Кровавая Мэри - страница 3

– Что-то ты не очень поддерживаешь эту идею.

– Извини. – Я взяла папку и стала обмахиваться ею. – Наверное, это из-за жары.

– Надо быть в форме. У меня есть гостевые билеты. Я думаю, надо заняться этим после работы.

Эрб улыбнулся и начал есть рисовый кекс. Пока он жевал, его улыбка угасала.

– Черт. У этих штук вкус – как у стирального порошка.

Зазвонил телефон.

– Джек? Это Фил Бласки. Тут у нас, э-э-э, проблема одна возникла, в окружном.

«Окружной» – значило окружной морг. Фил был старшим медицинским экспертом.

– Возможно, что-то с документами… – Он замолк, слышно было, как он шумно втягивает воздух сквозь зубы. – Но я проверил и перепроверил.

– Что случилось, Фил?

– У нас тут лишний труп. Ну, вернее, лишние части тела.

Я сказала ему, что мы заедем, и поделилась этой новостью с Эрбом.

– Наверное, какая-то шутка. Эти ребята из окружного довольно странные.

– Может быть. Но Фил, кажется, так не думает.

– Он объяснил, что это за лишние части?

– Руки.

Эрб задумался.

– Может, кто-то решил подать ему руку помощи, – пошутил он мрачно.

Я встала и, оттянув середину блузки, стала дуть туда.

– Поедем на твоей машине.

Эрб недавно приобрел «Камаро Z28» – дорогую штуковину, говорящую о том, что он не собирается стареть медленно и элегантно. За рулем этой машины он выглядел глупо, зато в ней был кондиционер, а в моей «нуове» 1988-го такового не водилось.

Мы вышли из офиса, спустились по лестнице и как будто оказались в тостере. Тут было ненамного жарче, чем в офисе, но палящее солнце усиливало неприятные ощущения. Возле здания банка, через дорогу, на табло высвечивался текущий курс. Сто один, обозначение валюты, находилось в тени.

Эрб нажал кнопку на брелоке ключей, машина пискнула и завелась сама. Ярко-красного цвета и отполирована так, что отраженный свет бил в глаза. Я села на пассажирское сиденье и направила обе вентиляционные решетки себе в лицо. Эрб нежно вывел «камаро» с парковки.

– От нуля до шестидесяти за пять и две десятых секунды.

– А ты уже разгонялся до шестидесяти?

– Нет, я пока что еще ее объезжаю.

Он надел темные очки и свернул на Эдисон-авеню. Я закрыла глаза и стала нежиться в прохладном воздухе, пока мы не примчались, куда надо.

Окружной морг находился на Харрисон-стрит, в медицинском районе Чикаго, возле Пресвитерианской клиники. Это было двухэтажное здание, сложенное из грязно-белого кирпича, с закрашенными окнами. Эрб свернул на круглую подъездную дорогу и остановился у обочины.

– Ненавижу это место. – Он нахмурился, его усы повисли, как у моржа. – У меня так и не получилось вытравить запах мертвецкой одежды.

Когда моя мама совершала обходы, полицейские обычно смачивали виски верхнюю губу или усы, чтобы бороться с вонью в морге.

С тех пор санитарные условия улучшились: более прохладный воздух, лучшая вентиляция, большее внимание к гигиене. Но запах все равно стоял невыносимый.

Я нанесла под каждую ноздрю по маленькой капле вишневого бальзама для губ и передала бальзам Эрбу.

– Вишня? А ментола у тебя нет?

– На улице выше тридцати семи градусов. Я не очень беспокоюсь, что кожа высохнет.

Он понюхал бальзам и вернул его обратно, так и не воспользовавшись им.

– Слишком хорошо пахнет. Я бы его съел.

Я вышла из машины и словно очутилась в сушилке.

Мимо прошел коп и внимательно оглядел «камаро» – рядом с моргом всегда можно увидеть полицейского. Он был молодой и загорелый и даже не взглянул на меня, предпочтя обратиться к Эрбу:

– Пятиступенчатая?

– Шести. Триста десять лошадок.

Человек в униформе присвистнул, проведя пальцем по крыше машины:

– А под капотом пять и семь десятых?

Эрб кивнул:

– Хочешь взглянуть?

Я оставила мальчиков с их игрушкой и пошла к автоматически открывающимся дверям морга.

Холл, если его можно так назвать, состоял из стойки, двери и стеклянной перегородки. За стойкой одиноко сидел темнокожий человек в больничной форме.

– Фил Бласки?

Он указал большим пальцем на дверь:

– В холодильнике.

Я расписалась, получила пластиковый пропуск и вошла в главное помещение. Трупный и формалиновый аромат сразу же перебил запах вишневого бальзама. Тяжко и тошно и от вида, и от запаха смерти.