Кровавая плаха - страница 3

– Еду я из Санкт-Петербурга в Москву по служебному делу – поступать в Иркутский пехотный полк. Но… давно мечтаю стать артистом. Друг нашей семьи – сам Островский. Так вот, Александр Николаевич говорит: «Миша, у тебя большие задатки, поступай на сцену!»

Сонька захлопала в ладошки:

– Как это благородно – представлять на театре. Играть Шекспира!

Поговорили так, поговорили, да вдруг Сонька к делу приступила. Заявляет:

– Михаил Аркадьевич, мне необходимо по деликатному делу отлучиться. Не затруднит вас за моей поклажей посмотреть?

– Буду как верный часовой охранять! – улыбнулся юнкер.

Спустя минут пять Сонька вернулась и говорит:

– Поезд к Клину подходит, тормозит. Страсть как кваса хочется, да боюсь от поезда отстать – он всего семь минут стоит.

– Какие разговоры! Квас принесу. Только уж теперь вы за моим чемоданом присмотрите! – крикнул юнкер и поспешил в буфет.

Сонька для отвода глаз оставила свою поклажу висеть – там какие-то тряпки были, а сама подхватила чемодан юнкера и полным ходом – в другие двери.

Поймали Соньку недалеко от станции. Отвели в участок. Стали допрашивать. По документам она значится Симой Рубинштейн. Кричит, ногами топает:

– По какому праву вы меня задерживаете? Зачем мне этот паршивый чемодан нужен? В нем, кроме мундира и пары рубах, нет ничего. Я его взяла по ошибке вместо своего. Требую: верните мой чемодан!

Юнкер, по милости Соньки отставший от поезда, поверил этим словам. Просит полицейских:

– По ошибке девушка взяла мои вещи! Такие глаза не могут лгать.

Сонька дала подписку о невыезде из Клина, но с первым же поездом сбежала в Москву.

Что касается юнкера, то он последовал совету великого драматурга и в тот же 1866 год поступил в Малый театр, играл под псевдонимом Решимов и считался одним из ведущих актеров. Его манера игры определила особенности нового амплуа – фатов. Имя Горажанского-Решимова украшает Театральную энциклопедию.

До ушей Соньки дошла слава Решимова. Она посетила Малый театр, смотрела спектакль «На всякого мудреца довольно простоты». Решимов исполнял свою коронную роль – Глумова. Сонька написала записку: «Великому актеру от его первой учительницы», вложила в громадный букет роз и вместе с золотыми карманными часами вручила бывшему юнкеру. Розы она купила, а часы в антракте сперла у какого-то генерала.

Но и Соньку эта история кое-чему научила: с поличным она уже никогда не попадалась.

Итак, юная аферистка вспрыгнула на ближайший поезд, бежала из Клина. У Соньки тряслись поджилки, каждый раз при звуке шагов в коридоре вагона у нее сжималось сердце: «Не за мной ли?» Но все на этот раз обошлось благополучно.

Динкевич вошел в Сонькино купе с букетом цветов:

– Прислала тетушка, со своей клумбы! Она молит за вас Бога, графиня Софья Ивановна!

На площади Николаевского вокзала в Москве десятки извозчиков предлагали свои услуги:

– Уважьте лошадок, барыня! За двугривенный с ветерком на край света домчим! Не конь – черт в упряжке! На ходу, право слово, искру из булыжников кажинный раз высекает. Садись, испытай себе в удовольствие!

– Гись, бестолковые! – раздался грозный посвист. – Милости прошу, графиня! – К барыне подлетела дорогой работы изящная лакированная коляска, запряженная парой сильных каурых жеребцов. На дверцах золотые вензеля «СТ», то бишь «Софья Тимрот». Провинциальный педагог даже несколько заробел.

Кучер в белой шляпе с высокой, раструбом, тульей соскочил с козел, откинул ступеньки и помог барыне взойти внутрь. Это был давно разыскиваемый за воровство и мошенничество румынский подданный Хуня Гольдштейн. Лошадей он взял под залог в прокатной конторе.

Помог он подняться в коляску и Динкевичу. Последний сказал:

– Братец, поезжай-ка на Арбат. Там в номерах моя семья остановилась.

Часа через полтора, взяв уличных лихачей, продавцы и покупатели подъехали на двух колясках к большому двухэтажному дому с каменным цоколем и мезонином. На воротах блестела золотом табличка:

Гости прошлись по богатому и обширному дому, с трепетом и восхищением разглядывали бронзу, фарфор, новые бархатные портьеры, глубокие мягкие кресла, кожаные диваны, старинные книги в шкафах, громадные картины на стенах.