Кровавый источник - страница 44

— Если тебе нехорошо, мы можем уйти, — шепнул ему на ухо Владимир Евгеньевич.

— Мне хорошо, — ответил Сашка и улыбнулся тому, как нелепо прозвучало это здесь.

Но подозрения отца оправдались, когда дело дошло до «водных процедур» графини. Стоя перед знаменитой ванной Эржбеты, больше напоминающей миниатюрный круглый бассейн, Шандор побледнел так, будто это выкачали кровь из него, а не из служанок-девственниц. Теплые кровавые ванны графиня принимала ежевечерне.

Мишкольц вывел сына на свежий воздух. Они вскочили в седла и помчались к ближайшей деревне. Завалились в корчму, заказали по стакану красного.

По иронии судьбы им налили в бокалы «Бычью кровь», но это уже не произвело никакого впечатления на Сашку— дурнота прошла, как только ветер ударил в лицо. Он даже бегло изучил меню и велел приготовить сазана в белом вине.

А потом откинулся на спинку громоздкого дубового стула и уставился в окно. Над замком опускалось солнце. И небольшое озерцо, наполненное его последним светом, напоминало миниатюрный бассейн Эржбеты.

Владимир Евгеньевич с беспокойством наблюдал за сыном. И вот тогда-то, не отрываясь от увлекательного зрелища, Сашка задал этот вопрос.

Мишкольц, словно не расслышав, заговорил о другом:

— Может, не стоит ночевать в замке? — Сашка молчал. — Здесь наверняка для нас найдется постель. — Он оглядел корчму. — А на рассвете двинемся в обратный путь.

— Нет. Я хочу в замке, — твердо заявил сын и после недолгого раздумья задал отцу еще более неприятный вопрос: — Ты любишь ее?

— Кого? — сделал он вид, что не понял.

— Ну, эту… Как ее?.. Кристину…

Владимир Евгеньевич знал, что ему когда-нибудь придется за все ответить, но не так скоро.

— Да. Люблю.

— Я видел ее фотографию, — неумолимо продолжал сын. — Она некрасивая.

— И что с того?

— Мама лучше.

Мишкольц тяжело вздохнул.

— Сердцу не прикажешь, — нашел он самый банальный на свете ответ. — И представление о красоте у каждого свое. Ведь о качестве конфеты ты судишь не по блестящему фантику?

— Я не ем конфет!

— Я забыл. Ты теперь взрослый — пьешь вино! Тогда должен знать, что от хорошего вина голова не болит! Оно-то и будет любимым, хотя, может, не так играет на свету и на дне осадок.

Шандор на минуту задумался, а потом опять за свое:

— И сына ее ты тоже любишь?

— Люблю. И тебя люблю не меньше. Какой отец не любит своих детей?

— Бывают разные отцы, — философски заметил Сашка. — Ты ведь тоже меня не всегда любил. Было время, когда ты и слышать обо мне не хотел.

— Это тебя мама так информировала? А как она меня шантажировала тобой, об этом ты знаешь?

— А что ей оставалось делать?

— Вот как? А если бы я сейчас преподавал в школе? Стала бы она шантажировать бедного учителя истории? Был бы у вас этот дом в Венгрии? Любил бы ты меня тогда?

— Да, — неожиданно твердо ответил Сашка. — И не думай, пожалуйста, что сотворил великое благо, поселив нас тут. Матери очень тяжело без общения. А я хоть и люблю этот язык, но иногда он ненавистен мне. Тебе ведь никогда, наверно, не бросали в лицо: «Орос сара!»

Это Мишкольц понял без перевода: «Русское говно!»

— Не беспокойся, сынуля, — похлопал он Сашку по руке, — меня называли и хуже на моем родном языке!

А про себя подумал: «Я ничего не знаю о нем!»

Подали рыбу и тушеные овощи.

— Рассказал бы о себе немного, — предложил отец.

— Пожалуйста, — не стал упрямиться сын и выдал с ходу: — Недавно я крестился втайне от матери и от тебя!

Это не было ударом для Мишкольца. В вопросе веры он давно поставил крест на старшем сыне.

— От меня — понятно, а зачем ты скрыл от матери?

— Мы принадлежим с ней к разным конфессиям.

— Вот как? Значит, ты у меня — протестант? Шандор покачал головой:

— Католик.

— Да, мама очень обрадуется! — рассмеялся Владимир Евгеньевич. — И долго ты намерен от нее это скрывать?

— Не знаю, — пожал Сашка плечами.

— Что ж, на меня можешь положиться, я не выдам твоего секрета. — Он заговорщицки подмигнул сыну.

— Да, папа, я хочу тебя предупредить, что, несмотря на это, в моем доме ты всегда можешь спокойно справлять свои обряды, — заявил по-деловому Сашка.

— Ну, спасибо тебе, милый! — опять засмеялся Мишкольц. — Всем бы католикам поучиться у тебя веротерпимости!