Кровавый мир - страница 32

То чувство, когда ты не можешь просто выйти в люди, погулять по деревне в одиночку. Не можешь завести знакомство, просто пообщаться или поиграть в те дурацкие детские игры, которые даже такому как я, доставляли бы редкое чувство радости и беззаботности.

А всё из-за ненависти и скрытой зависти.

Мой отец и моя мать были высококлассными джонинами, которые были наёмниками ещё в эпоху Воюющих Кланов, до основания деревень. Опыта боёв насмерть им было не занимать, и этот самый опыт помог им вырасти в нечто большее, чем просто рядовые шиноби.

Время шло, образовывались первые Какурезато, в том числе и Коноха. Как раз-таки куда и перебрались жить мои родители. Несмотря на мирное время, они выполняли различные задания, и вскоре, стали известны как одни из сильнейших бойцов Листа. Их уважали, безусловно. Но ещё больше людей их боялись. Даже не враги… Свои же. Особенно простой народ.

А все мы знаем, как люди относятся к тем, кто так сильно отличается от них. Кто выходит за созданные самими людьми рамки привычного. Кому безразлично общественное мнение и порицание.

Как же далеки от правды простые люди…

Тем не менее, прямых угроз, оскорблений, а тем более стычек не было. Люди хотя бы понимали, что это было бы опасно для их жизни. Все слова были сказаны за спиной полушёпотом, втихаря, когда «проклятые змеи» не слышат и не видят.

Однако они всё слышали и видели, но ничего не предпринимали, старались абстрагироваться, не обращать внимание. И всё ради одного.

Ради меня.

Ведь уже тогда моя мама была мной беременна, и мои родители не хотели привлекать к себе ещё большее внимание. Не хотели в будущем подвергать опасности ещё и своего ребёнка.

Вскоре я родился, однако родители не могли находиться рядом со мной постоянно. А всё из-за того, чего опасались все те, кто хотел жить простой жизнью.

Первая Мировая Война Шиноби.

К сожалению, моих родителей, как сильных ниндзя, сразу же отправили на фронт. Первое время, всё было отлично. Они возвращались в Коноху по очереди, чтобы с маленьким мной было кому посидеть.

Однако однажды, их отправили сразу двоих. Перед самым выходом, собрав свои вещи и одевшись, они решили со мной попрощаться:

— Будь сильным, сын, — начал отец, садясь на колено и обхватывая руками мои плечи. — Какие бы трудности в твоей жизни не были, преодолей их. Не сдавайся, даже если нету выхода, даже если кажется, что это конец. Да, будет нелегко, но что это за жизнь такая, без трудностей? — грустно улыбнулся он.

— Мы любим тебя, Орочи! — со слезами на глазах обняла меня мама. — Найди того, ради кого можно сражаться, ради кого можно жить и можно умереть, — посмотрев на отца, напоследок, она сказала: — Верь в людей, какими бы они ни были. И верь в себя, каким бы ни был ты, — она отстранилась от меня, и только на выходе из дома, они сказали то, что потом долго звучало в моей голове:

— Прощай, Орочи.

Это был последний раз, когда я их видел.

Да, было горько. Да, было больно. Но я старался жить дальше, несмотря на то, что их больше не было.

С тех пор жить в деревне стало невыносимо. Когда весть о гибели моих родителей разнеслась среди людей, они больше не боясь, открыто стали меня ненавидеть.

Но я помнил, как нужно вести себя в таких ситуациях: стойко не обращать внимание, иными словами — игнорировать, а иначе будет только хуже.

Как же это тяжело, когда все вокруг желают тебя убить, а ты один, без семьи, друзей и близких.

Я понимал, что рано или поздно, люди перейдут черту. Перейдут от слов к делу.

И вот, однажды, идя в сторону приюта, после вечерней прогулки, в мою сторону шли трое мужчин, не самой привлекательной наружности, так ещё и явно под градусом. Один из них, со словами: «Смотрите, это же тот змеиный выкормыш, а давайте-ка его проучим наконец?». А потом взял меня за шкирку и ударил в живот. Остальные, естественно, его поддержали и вот я уже лежал свернувшись калачиком, пытаясь прикрыть голову руками. Очнувшись, весь побитый, похрамывая, я добрёл до приюта, где на вопрос воспитательницы: «Что случилось?», я лишь ответил: «Ничего», и потом рухнул в кровать полностью обессиленный.