Кровью своего сердца - страница 4

стр.

В Любани мы жили на квартире у хозяина по фамилии Мирейчик. У него был дом на два крыльца, два входа, стоял он недалеко от рынка и пожарной каланчи, рядом с которой был сарай для бочек с водой и другого инвентаря и конюшня для лошадей. Еще в Любани была церковь, куда бабушка водила меня за руку, приучала молиться, причащаться. Сестру мама учила молиться по ксенжке>10, как требовалось католическими ритуалами. Отец не верил, как говорят, ни в бога, ни в черта.

С одногодками мы ездили купаться летом на речку Оресса, ходили в лес за ягодами и грибами, иногда с нами ходила мама или отец, если у него было время.

В Любани мы прожили с 1925 по 1929 год. Здесь бабушка учила меня читать, писать и решать задачи. Ведь она работала в церковно-приходской школе более сорока лет еще до революции, и потому умела объяснить внуку все премудрости учебы, правда, без всяких учебников. Программу начального обучения она знала превосходно и усложняла материал по мере его усвоения. Особое внимание она обращала на то, чтобы я понимал смысл задачек по «Малинину-Буренину»>11, и требовала безупречной правильности и каллиграфии, показывая пример в написании слов и предложений. Кроме того, бабушка водила меня в церковь. А в остальное время я был предоставлен сам себе, находясь в компании таких же пацанов.


Что еще запомнилось из тех времен?

Был случай, который остался в памяти на всю жизнь. Моя мать потом часто вспоминала, как я «обманул» ее и пассажиров в купе одного вагона. Как было дело? Мы с мамой и сестрой как-то весной ехали в Кличев из Любани. Сели мы на станции Уречье до Осипович. Я сидел у окна, рядом сестра и мать. Я любил смотреть в окно по пути следования поезда. А стекла в вагонах были тонкие. Когда поезд останавливался, во время торможения я стукнулся лбом о стекло, оно и треснуло. Испугался я, заволновалась мама. Через некоторое время после очередной остановки проводник, проходя по вагону, обнаружил треснувшее стекло, которое еще не вылетело.

— Кто разбил стекло? — обратился он к пассажирам.

— Мы не знаем, оно, наверное, уже было разбито, — в один голос утверждали пассажиры, пытаясь защитить мать и ребенка от наказания.

Но проводник, очевидно, был опытным. Он немного помолчал, а потом присел рядом со мной и спросил:

— Скажи, мальчик, ты разбил стекло?

— Да, я, — промямлил я сквозь слезы.

Мать и соседи по купе покраснели, как потом рассказывала мама. А проводник сказал:

— Зачем же вы меня обманывали? Я сразу заметил это, а мальчик сказал правду, честно признался. Вот за честное признание я наказывать его и его мать не буду, а вы учтите на будущее…

Я не сразу сообразил, что «подвел» всех, кто пытался заступиться за нас. Потом мама рассказывала эту историю и все, конечно же, смеялись, как я всех «обманул», сказав правду и признав вину. Еще мама говорила, что проводник был убежден в том, что такие малыши не могут обманывать и всегда говорят честно всю правду.

Еще помню, что нашими соседями по дому хозяина Мирейчика в Любани была семья еврея по фамилии Росман. Их дочь дружила с нами, и мы часто гуляли вместе. Давно это было, забылось. Но как-то я встретил ее в редакции Слуцкой районной газеты в 1962 году. Она тоже жила в Слуцке со своим вторым мужем и сыном.

В 1929 году, кажется, в начале августа, после известного постановления об обязательном начальном образовании>12, отца освободили от работы в райисполкоме и по бумажке районо направили заведующим начальной школой в деревню Малые Городятичи Любаньского района. Помню, отец уехал по месту назначения и вскоре вернулся с тремя подводами>13 и их хозяевами, единоличными крестьянами. Почти трое суток мы добирались до той деревни. Помню, под вечер переправлялись на пароме через реку Оресса. Пока переправлялись, совсем стемнело. Подводчики по совету паромщика предложили остановиться на ночлег прямо на другом берегу реки, около леса. Зажгли большой костер. Но уснуть никто не смог. Ночью у опушки леса появились волки. Начали выть. Лошади захрапели, возбужденные. Пришлось раскладывать костры вокруг стоянки. Хорошо, что успели запастись сухостоем и ломачьем сосновых веток разной толщины. Когда все несколько костров разгорелись в рост человека и осветили окрестность, волки отошли подальше. Крестьяне и отец бросали в них горящими головешками, но спокойствия в ту ночь никто не ожидал. Вторую ночь провели без волнений, так как остановились в какой-то деревне, а утром следующего дня приехали на место.