Круг. Альманах артели писателей, книга 1 - страница 2
Светлым голубем любовь.
Утром радостные вместе шли мы
От полуночных ворот;
Ласково кивал кудрями рыжими
На заре вздыхающий завод.
Только — каждый взор встречной — насмешкою,
Каждый шопот — плетью вслед:
— Глупый! Над мгновеньями не мешкай!..
На земле любви и счастья нет…
Но взревели гневом камни города,
Горечью позора и обид.
За толпой настойчивой и гордой
Стих завод, покинут и забит.
Были дни: от холода и голода
Трепетные прятали слова.
Был за каждым уходящим годом
След дымящийся кровав.
Трупы жгли в полях и трупной мглою
Заволакивалась синь.
Город глох зловещею могилою,
Тишью вымерших пустынь.
Ржавчиной сочилась по окрайнам
Скорбь заводская и тлела новь.
В схватках счет теряли дням и ранам
Берегли — винтовку и любовь.
Петр Орешин
Ржаное солнце
Буду вечно тосковать по дому.
Каждый куст мне памятен и мил.
Белый звон рассыпанных черемух
Навсегда я сердцем полюбил.
Белый цвет невырубленных яблонь
Сыплет снегом мне через плетень.
Много лет душа тряслась и зябла
И хмелела хмелем деревень.
Ты сыграй мне, память, на двухрядке,
Мы недаром бредим и идем.
Знойный ветер в хижинном порядке
Сыплет с крыш соломенным дождем.
Каждый лик суров, как на иконе.
Странник скоро выпросил ночлег.
Но в ржаном далеком перезвоне
Утром сгинет пришлый человек.
Дедов сад плывет за переулок,
Ветви ловят каждую избу.
Много снов черемуха стряхнула
На мою суровую судьбу.
Кровли изб — сугорбость пошехонца.
В этих избах, Русь, заполовей!
Не ржаное ль дедовское солнце
Поднялось над просинью полей?
Солнце — сноп, и под снопом горячим
Звон черемух, странник вдалеке,
И гармонь в веселых пальцах плачет
О простом, о темном мужике!
Вера Ильина
Дачный бунт
Нынче утром жимолость
в росной влаге вымылась,
ломится на приступ,
зеленит фасад.
Вихрем крыльев машучи,
стонет царство пташечье,
и сосняк вихрастый,
из травы выпрастываясь,
лезет хвоей в сад.
—
Знала, — спорить нечего, —
про такое пекло.
Ведь недаром с вечера
что-то сердце екало.
Чуть со старой вишнею
май сдружил перила,
я мечту давнишнюю
пташкой оперила.
Звонких песен в горле ком
затянув потуже,
взмыла в небо горлинка
собирать подружек.
Брызгами росы пылил
луч, с рекой судача. —
Только тут рассыпали
птичий звон над дачей.
—
Натворили в час такого:
за подкоп взялись улитки.
Ветер, вздыбив частоколы,
треплет ветхие калитки.
Гнутся, смятые сиренью,
балки, словно из картона.
Плющ бунтующий к смиренью
нудит гордые фронтоны.
—
Трясясь лихорадкой, балкон и ступени
ныряют в зеленой охлынувшей пене.
Дом сжался. Он жалок. За жерлами окон
испариной зноя намяк и намок он.
И вот, — за плетенье
оград и площадок
отпрянув в смятеньи,
он просит пощады.
Он выкинул шторы
как флаг перемирья,
чтоб зелени штормы
не все перемыли,
и, двери осклабив сухую десну,
встречает повстанцев, несущих весну.
1922.
И. Эренбург
Из книги «Звериное тепло»
В ночи я трогаю недоумелый,
Дорожной лихорадкою томим,
Почти доисторическое тело,
Которое еще зовут моим.
Оно живет своим особым бытом —
Смуглеет в жар и жадно ждет весны,
И — ком земли — оно цветет от пыток,
От чудных губ жестокой бороны.
Рассеянно перебираю ворох
Раскиданных волос, имен, обид.
Поймите эти путевые сборы,
Когда уже ничто не веселит.
В каких же слабостях еще признаться. —
Ребячий смех и благости росы.
Но уж за трапезою домочадцев
Томится гость и смотрит на часы.
Он золотого хлеба не надрежет,
И как бы ни сиротствовала грудь,
Он выпустит в окно чужую нежность,
Чтоб даже нежность крикнула — не будь.
В глухую ночь свои кидаю пальцы —
Какие руки вдоволь далеки,
Чтоб обрядить такого постояльца
И, руку взяв, не выпустить руки.
Ищу покоя, будто зверь на склоне.
Седин уже немало намело.
В студеном воздухе легко утонет
Отпущенное некогда тепло.
Ал. Малышкин
Падение Даира
Повесть
I.
Керосиновые лампы пылали в полночь. Наверху, на штабном телеграфе, несмолкаемо стучали аппараты; бесконечно ползли ленты, крича короткие тревожные слова. На много верст кругом — в ноябрьской ночи — армия, занесенная для удара ста тысячами тел, армия сторожила, шла в ветры по мерзлым большакам, валялась по избам, жгла костры в перелесках, скакала в степные курганы. За курганами гудело море. За курганами, горбясь черной скалой, лег перешеек в море — в синие блаженные островные туманы. И армия лежала за курганами, перед черной горбатой скалой, сторожа ее зоркими ползучими постами.