Круг зари - страница 4
И бьют горячие потоки
в его щербатое лицо!
КУЗНЕЦ
Громом затишье распорото,
воздух упруго гудит,
бьют многотонные молоты,
алые льются дожди.
Здесь коронуется искрами
некоронованный царь…
Сжата рука мускулистая,
крепко ухвачена сталь.
Видит он степи орлиные
в жарком разбеге дождей,
где великаны былинные
красных куют лошадей.
Всадники мечутся истово
с яростным пеньем клинков,
звезды проносятся искрами
в белом дыму облаков.
Ходят упругие мышцы
под голубым полотном…
В грохоте молота слышится
вечного времени гром.
ЗАВОДСКИЕ ГРАЧИ
Грачи гнездо кладут на эстакаде,
кладут всерьез — видать не первый год!
Им волю дай — заполонят завод
апрельской круговертью шумных свадеб
Ну что за птица!
Не идет в поля…
К лобастой домне вездесущим чертом
пробьется грач и малого грачонка
столкнет в полет на зависть воробьям.
А почему грачу не стать смелее?
Завод не тот, что сорок лет назад…
Здесь нынче вырос яблоневый сад,
не говоря о клумбах и аллеях.
И примостясь у порыжелых стен,
у кирпичей, потресканных от зноя,
справляет грач рождение второе
и хитрым глазом смотрит на мартен.
СЫЛВА
На речке Сылве
дожди косые,
туманы грузные
над серым руслом.
А кто-то плачется:
— Да где мой мальчик-то?
В тепле ли, в сыте ли
и мягком свитере?
— На речке Сылве
здоров твой сын ли?..
Ну что ты, мама…
Тут все нормально!
На сплаве весело,
костры и песни.
Придем со славой
за ледоставом.
На речке Сылве
снега босые,
метели жгучие,
леса трескучие.
И кто-то плачется:
— Да где мой мальчик-то?
Обут, одет ли
в таком-то пекле?
— На речке Сылве
здоров твой сын ли?..
Ну что ты, мама…
Тут все нормально!
КУШТУМГА
Когда шуршит колючая шуга,
топча и разрушая берега,
у дна тревожа шуструю форель,
бежим туда, где жгуча и туга,
спадая с гор, клокочет Куштумга
над жухлой остротой осокорей.
Она летит, взрываясь и рыча,
в ущельях тучных камни волоча,
кусты смородины, вершинный снег…
Башкирия — серебряный колчан,
где речки — стрелы с горного плеча
срываются в долины по весне.
Бежим! Бежим!
Я покажу тебе,
какой хочу завидовать судьбе —
речушке малой, позабытой богом,
что с первым солнцем, подобрав снега,
летит в объятья к заливным лугам,
не выбирая ровную дорогу.
БЕССОННИЦА
Большие Луки…
Что вы для меня,
и я для вас, проходчивый и новый?
Сурова друга моего родня,
явился — спи,
ни слова, ни полслова.
Взгремишь щеколдой и на первый взгляд
старуху эту обзовешь старушкой…
Но в чугуне картошины кипят.
И молоко морозится лягушкой.
Бессонница…
А мне бы пятый сон,
и петухов не слышать на заборе,
а мне сегодня выспаться резон,
и как-то нужно совладать с собою.
Большие Луки у Неять-реки,
кирпичная, добротная деревня,
где большей частью нынче старики —
и те врастают постепенно в землю.
Над ними звезды и разливы рос,
леса, песчаник, вечное круженье…
Бессонница. И горечь папирос.
Бессонница.
Дороги продолженье…
ПОРЫВ
Я лимоны, как солнце, рисую
в золотистой крутой кожуре…
Вот и стебли — зеленые струи,
вот и ветер в застывшей игре.
Распаляюсь в порыве высоком,
набираю искусную злость.
Словно брызгами едкого сока
белый ватман пропитан насквозь.
Наливаются зрелые тени,
увлекают глаза глубиной…
Как в окне, на бумаге растение
оживает сейчас предо мной.
Я рисую, как солнце, лимоны,
наношу фантастический фон…
Я устал притворяться влюбленным —
я сегодня пропаще влюблен!
* * *
В дождях захлебывались рощи
и так раскатывался гром,
что травы взламывали площадь
в асфальте полувековом.
Они — в штыки на камень черствый,
в упор, насквозь, наверняка…
О сколько силы и упорства
в живой упругости ростка!
Трава…
Сдави — и соком брызнет.
Но нет же, смерти вопреки
неистовым стремленьем к жизни
полны вот эти стебельки.
И душу схватывает зависть —
вот так суметь бы в мир войти;
в холодном камне бросить завязь,
сломить его и расцвести!
* * *
Снова осень над заспанным садом…
После сумрачных ливней и гроз
я купаюсь в бездонности взгляда
под дождем твоих синих волос.
Как бы ни было трудно на свете,
никогда я судьбу не кляну…
Видишь — в листьях запутался ветер,
в ненадежном кленовом плену.
Ты сегодня темна спозаранку
и в разлете упрямых бровей
так похожа на злую цыганку…