Круглый год. Сборник. 1974 - страница 16
А в Москву сообщаем: всё в порядке! Всё в порядке, а сами думаем с тревогой: какие новые неприятности ожидают нас в пути?
Через Северный полюс прошли с попутным ветром. Высота — четыре двести. В полёте мы находились уже больше суток.
Теперь наш курс — к полюсу Неприступности. Нам первым предстояло пересечь это белое, никому не ведомое пятно. Льды и льды... Ледяная пустыня. С полюса Неприступности шлём привет: «Экипаж чувствует себя хорошо».
Аэротермометр совсем отказал. То и дело трясёт мотор — значит, вода остыла больше, чем нужно. Но по температуре масла этого сразу не обнаружишь. Дико ноет нога. Сидеть невмоготу. Чуть не кричу от боли. Приходится прерывать вахту и будить Егора.
Облачный хребет обходим стороной. Высота — пять с половиной тысяч. Надеваем кислородные маски. Мороз — минус тридцать.
После обледенения в Баренцевом море нам с Байдуковым не хочется лезть в облака. Но они встают перед нами неприступной стеной.
Самолёт отказывается карабкаться выше. Разворачиваемся и идём обратно к полюсу, зря расходуя горючее.
На высоте пять семьсот пробиваем отдельные вершины облаков. И тут обнаруживаем, что у нас начинают быстро убывать запасы кислорода. Байдуков, хотя и в кислородной маске, однако скоро устаёт. Летим вслепую.
Начинается штормовая болтанка. Егор с трудом удерживает машину. Так проходит час. Становится очевидным, что лететь дальше на этой высоте невозможно. Лёд, белый, похожий на фарфор, толщиной в палец, покрыл выступающие части самолёта. «Фарфоровое» обледенение самое страшное. Даже на солнце этот лёд оттаивает по шестнадцати часов.
Чтобы скорее проскочить облака, мы почти пикируем две с лишним тысячи метров. Снова удары и тряска. Стёкла пилотской кабины заледенели. Отодвинув шторку бокового отверстия кабины, Байдуков стал срубать финкой лёд. И тут вдруг обнаружилось, что из мотора выбрасывает воду. Этого ещё не хватало!..
Мотору, как известно, совсем не полагается выплёскивать воду из расширительного бачка, и особенно над полюсом Неприступности.
Вскоре выяснилось, что воды в расширительном бачке больше нет. Поплавок совсем скрылся. Стали качать насосом. Вода не забирается. Что делать? Вот она подошла, настоящая беда!.. Где взять воды?.. Бросаемся к запасному баку — там лёд. К питьевой — в резиновом мешке лёд... Беляков ножом распарывает резину: под ледяной коркой булькает вода. Скорей её в бак! Мало. В термосах чай с лимоном. Сливаем туда же! Кое-как насос заработал! Показался поплавок. Егор постепенно увеличивает число оборотов. Трубопровод отогрелся. Снова пошли на высоты...
Три часа с лишним потеряли на циклон. Наконец засияло солнце. Я сел за штурвал. Байдук и Саша набросились на промёрзшие яблоки и апельсины. Я довольствовался трубкой.
Пытаемся связаться по радио с землёй. Но в антенне почему-то малая отдача. Приёмники работают, но не слышно ни одной радиостанции. Думали сперва, что неладно с лампами. Беляков сменил все лампы на запасные. Отдачи нет. И лишь к вечеру был обнаружен незаметный при внешнем осмотре обрыв в проводнике, идущем от антенной катушки к радиостанции.
И вот мы подошли к Канаде. Устали все до невозможности. Но впереди нас ожидали ещё большие трудности. Крепимся изо всех сил.
Прошли Большое Медвежье озеро. Все многочисленные проливы Канады сплошь затянуты льдом. Я за штурвалом. Погода ясная. Егор несёт вахту штурмана.
Земля по-прежнему не отвечает. Подошла пора сменяться, а тут и погода снова ухудшилась. Снова циклон. Пошли в обход, к Тихому океану. Ничего не поделаешь! Идти напрямик — значит обледенеть. И кислороду маловато. Кроме того, в облаках можно врезаться в Кордильеры. Оставалось повернуть к океану. Это был наш запасный ход.
Летим на запад. Там чуть виднеется полоска неба. На юг не рискуем. Циклон разгулялся не на шутку. Из мотора по-прежнему выбрасывает воду. Добавляем из резервного бачка. Байдуков кричит: «Давай воды!..» Вода в резиновом мешке совсем замёрзла. Кое-как разными способами на время утоляем жажду мотора.
Егор заметно побледнел. Просит смены. У штурвала меняемся каждый час. Он сразу бросается к кислородной маске.