Крушение Агатона. Грендель - страница 34

— Почему они это сделали, Клиний? Почему? — спросил я.

Он откашлялся.

— Наверное, они сумасшедшие.

— Нет-нет, — сказал он. Потом поднялся, еще раз прочистил горло и, задрав хитон, почесал волосатую ногу. — Все мы порой делаем странные вещи, — произнес он. Но не ушел, а еще долго стоял, о чем-то размышляя и яростно почесывая голову, отчего с нее, как снег, сыпалась перхоть. — Ну, спите, — сказал он и отошел к своей кровати. Он сел, поджав губы. Потом лицо его чуть разгладилось, и, выпятив подбородок, как человек, который собирается рыгнуть, он сказал:

— Мы обсудим это утром.

Но больше мы об этом не говорили.

Была и еще одна маска. Однажды я играл с Тукой и ее младшим братом, и один из нас — не помню, кто именно, — разбил огромную глиняную амфору, стоявшую возле самой двери. Мимо как раз проходил Тукин отец, как обычно погруженный в свои мысли, однако грохот рассыпавшихся черепков заставил его очнуться. «Тука!» — позвал он дочь. Тука с братом мигом выскользнули из комнаты, как змеи. Я удивился, но мне и в голову не пришло последовать за ними. Чуть ли не бегом ее отец промчался мимо меня, словно я растворился в пятнах солнечного света, и еще раз позвал Туку с порога. Она не отозвалась, и он пошел ее искать. Когда я подошел к двери, он уже стоял на лужайке, остроносый, с покрасневшим лицом, в плаще, пятнистом от тени кленов, а дети со смехом убегали прочь. В конце концов он вернулся и прошел в дом, опять-таки не замечая меня; его посеревшие губы судорожно дрожали.

Позднее я спросил Туку.

— Разве он не накажет тебя, когда ты придешь на ужин?

Она улыбнулась, и на щеках у нее появились ямочки.

— К этому времени он все забудет.

— Но… — начал я.

— Ах, Агатон, Агатон! — сказала она.

Я сделал еще одну попытку;

— На месте твоего отца я бы…

Она молитвенно сложила руки и, усмехнувшись, коснулась пальцами лица.

— Ты бы купил большущую сеть и по всей лужайке расставил бы ловушки, как для слонов, и приобрел бы пращу с острыми камнями, гвоздями и прочими снарядами, ты бы вооружил рабов луками, стреляющими горящими стрелами, и завел бы прирученных волков и десяток африканских гадюк и ядовитых угрей, и, когда от тебя убежал бы какой-нибудь маленький ребенок, ты бы…

Ее брат покатывался со смеху, и я тоже улыбнулся. Но все равно мне было как-то не по себе. Я не смог ей ничего ответить — и никогда не мог, так как ее способ мышления исключал здравые суждения, — но тем не менее дурачить взрослого человека было гнусно, думал я, чувствуя себя добродетельным. Не потому, что он мог наказать тебя. Гнусно было другое — знать, что он забудет, даже если это действительно так; гнусно — знать, что он будет гнаться за тобой только для вида и тут же остановится. «Любишь ли ты своего отца?» — следовало мне спросить ее. Но я был слишком мал, чтобы догадаться, да и она бы не поняла.

Клиний однажды заявил:

— Этика дает нам обобщения, правила. Э-хм. Однако первое правило этики гласит: «Никогда не суди о частных случаях по общим законам».

Он кивнул, довольный, что додумался до этого, и широко зашагал дальше.

Я едва поспевал за ним. Мы взбирались по древней каменистой тропе туда, где облака скрывали святилище Менелая. Клиний учил на ходу, как он это называл. Я сказал:

— В таком случае этика бессмысленна. Что толку от правил, если уже первое гласит: «Не верь правилам»?

— Чепуха, — сказал он. — Ты слишком узко мыслишь. Этика сродни медицине, к ней следует прибегать только при необходимости. Человек может быть здоров по-разному. Люди, которые понимают друг друга, не нуждаются в обычной этике. В своем кругу они вполне могут поступать так, как никогда бы не поступили с чужими людьми.

— Может быть, — сказал я. (Я был, как уже говорил, суровым и угрюмым молодым человеком.) — Но как она научится не поступать так с чужими людьми?

Клиний остановился, оперся на палку и, обернувшись, посмотрел на меня. Он улыбался. Волосы его лохматились, как рыжее солнце.

— Дорогой мой юный Агатон, — сказал он, — ты слишком серьезно воспринимаешь мир. Взгляни вон туда! — Он показал на огромные бесформенные валуны на склоне утеса, обиталище орлов. — Знаешь, о чем думают эти камни?