Крутая Бамбина (СИ) - страница 22

стр.

Глава 3.2

Енисеев и Петров между собой спорили, потом допрашивали Гущина. Мне обработали лицо. Немного беспокоило, насколько изменилась моя внешность, но гораздо больше охватывал страх, что действительно кто-то страстно хочет доделать начатое — убить Высоковского.

Когда врачи оказали мне первую помощь, ко мне подошел Петров:

— Вика, как ты себя чувствуешь?

Ну, надо же, мы уже на «ты»! Это, наверное, Высоковский рассказал, что я — его охрана. А с охраной чего церемониться…

— Нормально, — ответила я.

— Почему ты сразу не вызвала полицию?

Какой традиционный вопрос!

— Я не знала, что там. Тебе Гущин уже все рассказал. Он ведь сказал, что сам не знал ничего. И я не была уверена, что там опасность.

Тут меня затрясло, и слезы полились из глаз. Петров растерялся.

— Леш, оставь ее, — обратился Высоковский к брату. — Я отвезу Вику в больницу. Она от шока еще не отошла.

Наверное, он был прав. Не сказала бы, что мне было страшно или жалко себя, или его. Нет! Просто я сама не знала, что со мной. Я ревела в скорой помощи до тех пор, пока мне не сделали укол, и я не уснула на плече генерального. Проснулась я от того, что резко затормозила машина. Я открыла глаза и поняла, что нормально видит у меня только один глаз, а дотронувшись до лица, ощутила боль, как от ожогов. Затем мой взгляд опустился на пальто, и тут меня охватил шок. Пальто было прожжено в нескольких местах. Что же тогда с моим лицом?!

По дороге к врачу я так и не встретила ни одного зеркала, даже в стеклянных дверях из-за мутного глаза я не могла себя разглядеть.

Симпатичная женщина, выгнав Высоковского из кабинета, долго осматривала меня.

— Мышцы лица не задеты. Ничего страшного, — наконец, сказала врач. — Возможно, останутся белые или розовые пятна от ранок и ожогов. И все же это излечимо. Сейчас мы лицо обработаем и дадим мази, потом будешь обрабатывать лицо сама. На эту неделю выпишем больничный, с пластырем на лице на работу неудобно ходить. В конце недели покажешься на прием. Тебе повезло, что попала только пыль и мелкие частицы.

Услышав это, я обрадовалась. Я теперь знаю, куда потрачу те деньги, что заплатил мне Высоковский за спасение своей жизни. На пластическую операцию лица! Ну, не в ожогах же мне ходить. Как я на себя сейчас злилась! Зачем я только поперлась сама открывать гараж, ведь знала, что Высоковского хотят убить, и сама вместо него полезла на рожон! Теперь придется терпеть боль и ложиться под нож хирургов.

Потом меня отвели к окулисту. Он долго меня мучил вопросами, что я вижу и как. Потом осмотрел глаз через аппаратуру и вынес вердикт, что немного поражена роговица глаза, но это не смертельно — видеть буду. Врач проделал несколько процедур с моими глазами, потом наложил на глаз компресс. Боль утихла.

Выйдя из кабинета, я ожидала увидеть Высоковского, но встретилась взглядом с Гущиным, который бросился меня сразу обнимать.

— Ну, Слава Богу, ты в порядке! — и он надел на меня темные очки. — Едем домой.

— Какое там домой! — вырвалась я. — Мне на работу надо!

— Вика, у тебя больничный. Да остановись ты! Высоковский поехал в офис, а нам велел вернуться домой и ждать его прихода.

Тут до меня стало доходить, что в больницу сопровождал меня только Михаил…

— Как ты нас нашел?

Гущин вздохнул:

— Высоковский сам вызвал меня. Он просил с тебя глаз не спускать, чтобы ты там кухню не разгромила и не валялась в конвульсиях от ран.

— А откуда у него твой телефон?

— Ну что за вопросы? Сам я ему еще на похоронах визитку свою дал!

Выйдя на улицу, я увидела серебристый «ниссан». Это оказалась машина Гущина, и мы на ней спокойно добрались до дома Высоковского. Голова у меня еще не отошла от уколов и пережитого шока. Сбросив с себя испорченное пальто, я упала на кровать и уснула.

Проснувшись, я нащупала на лице пластырь и повязку на глазу. Значит, не приснилось. Я медленно вышла из спальни и направилась на запах омлета. Гущин состряпал еще салат из свежих овощей, и вот тут я резко ощутила голод.

— Скажи, а зачем ты нужен Высоковскому? — спросила я Сергея.

— Красивый очень, влюбился в меня.

— Я серьезно.

— И я. Да кто его знает, что у него в голове?