Крутая волна - страница 32

— Шумов! — орал он на весь кубрик. — Почему в обрезе бумага?

— Не знаю, спросите у дневального.

— Ты к‑как р — разговариваешь со старшим? — Карев страшно вращал глазами и брызгал слюной. — Я из тебя дурь выбью!

Он и в самом деле ударил тогда Гордея в лицо, но удар получился не прямой: кулак только скользнул по щеке. И Гордей, вынося обрез, плакал не от боли, а от обиды. Заикина на этот раз не было, и никто за Гордея не заступился.

И теперь окружавшие Гордея люди не возбуждали в нем того интереса, который был поначалу. Гордей был от природы общителен и любопытен, но обида сначала на Блоху, потом на Карева как‑то незаметно для него самого перешла в обиду на всех, он стал замкнутым, в разговоры ни с кем не вступал, а молча делал свое дело. Только к кочегару Заикину у него еще сохранилось чувство благодарности, и они часто разговаривали. Заикин умел говорить так хорошо, что слова и мысли его прочно укладывались в памяти, как снаряды в ящик — каждый в свое гнездо.

— Николай Игнатьевич, что такое война? — спрашивал Гордей.

— Убийство.

— А зачем?

— Для одних, чтобы наживаться на этом убийстве, а для других, чтобы умирать за царя и отечество, — усмехнулся Заикин.

— А почему вы смеетесь?

— Потому что лично я не хочу умирать за царя — батюшку.

— А за отечество?

— Смотря за какое.

— Оно у нас с вами одно — Россия.

— Россия‑то Россия, только мы в ней пока не хозяева. Вот когда станем хозяевами, тогда и будет у нас свое отечество.

В его рассуждениях было что‑то общее с тем, о чем говорил и дядя Петр, только Заикин рассуждал уверенно, будто обо всем знал наперед. И хотя Гордей не всегда понимал его, но эта уверенность суждений невольно заставляла и Гордея подчиняться кочегару во всем, верить каждому его слову.

В Заикине Гордей чувствовал нечто таинственное, возвышавшее его над всеми остальными, хотя с виду кочегар был совсем прост: небольшого роста, угловатый, лицо скуластое, неброское; только вот руки у него необыкновенно длинные — огромные промасленные кулачищи обычно болтаются возле самых колен. Иногда кочегар вспоминает о своих длинных руках и сгибает их. Но руки его и в таком положении подвижны, только теперь он двигает не кулаками, а локтями, будто пробирается сквозь толпу.

Серые невыразительные глаза Заикина смотрят пристально, изучающе, взгляд их будто ощупывает осторожно каждый предмет или человека. Несмотря на это, он неловок, постоянно задевает за что‑нибудь, вещи будто сами тянутся к нему и цепляются за него. И люди тоже.

Что привлекает их в кочегаре: прямота, откровенность, добродушие или что‑то еще? Вот тогда он накричал на этих шестерых старослужащих, а они даже не обиделись…

На шкафуте послышались чьи‑то шаги, наверное, это вахтенный офицер идет проверять посты.

Выслушав рапорт, старший лейтенант Колчанов спросил:

— Ну как, Шумов, привыкаете к службе?

— Помаленьку привыкаю, вашскородь.

— Завтра вот на боевую операцию идем. Не боитесь?

— Так ведь бойся не бойся, но двум смертям не бывать, а одной не миновать.

— А все‑таки страшно? Признайтесь.

— Да вроде бы нет, вашскородь. Как все, так и я.

— Вот это похвально! — сказал офицер. — За отечество не должно быть страшно и умереть.

— И за царя — батюшку, — с усмешкой добавил Гордей.

Но старший лейтенант, вероятно, усмешки в темноте не заметил и опять похвалил:

— Молодец, Шумов! Я ценю ваши патриотические устремления.

Сам Колчанов был о царе — батюшке невысокого мнения. Среди офицеров в последнее время ходило много разговоров о близком падении монархии, кто‑то уже требовал конституции, кто‑то даже записался в социалисты. Колчанов же ни к одной партии не принадлежал, хотя его в кают- компании и окрестили либералом за слишком мягкое обращение с матросами. Будучи человеком наблюдательным, он чувствовал, что в настроении людей что‑то изменилось, назревают, несомненно, большие события, которые, возможно, пошатнут и трон Романовых.

Он не разглядел в темноте усмешки матроса Шумова, но иронические нотки в его тоне почувствовал вполне отчетливо и сейчас, поднимаясь на мостик, думал: «Вот до чего дожили, даже этот деревенский парень говорит о царе насмешливо».