Крутая волна - страница 61

— Как вы тут одна‑то жили? Не боялись?

— А чего мне бояться? Меня полиция охраняла. — Наташа засмеялась звонко, заразительно. Потом вдруг нахмурилась и сказала: — Вы бы дали папе отдохнуть. Он по ночам кашляет.

— Им командую не я.

— Да, конечно. Но вы скажите там кому надо. Хотя бы этому Михайле. Вы его давно знаете?

— Всего два раза видел в Петрограде. А что?

— Говорят, он с самим Лениным знаком. Правда?

— Не знаю. Может быть.

— Интересно, какой он, этот Ленин? И почему все так считаются с ним? Только и слышишь: Ленин, Ленин. Вам он нравится?

— Нравится — не то слово.

— Да, пожалуй, не то, — согласилась Наталья. — Ну, уважаете или‑как там? — поклоняетесь?

— Вот — вот, поклоняюсь! — серьезно, даже задиристо сказал Гордей.

Наталья рассмеялась, и Гордей сердито заметил:

— Ничего смешного нет!

А она опять рассмеялась:

— Вот и отец так же. Все вы одинаковые.

— Ну, мне до вашего отца далеко, он человек тоже большой.

— А я очень глупенькая? — серьезно спросила Наталья.

Гордей смутился.

— Вы еще молодая.

— Значит, и вправду глупенькая, — вздохнула Наталья. — Вот и отец мне то же говорит. Я вам совсем не нравлюсь? Говорите, только прямо.

Гордей смутился еще больше. Сам вопрос казался ему сейчас совсем неуместным, было что‑то нелепое в этом переходе от серьезного к разговору об отношении к ней, хотя спросила она без всякого кокетства, а искренне. И он хотя и смущенно, но тоже искренне ответил:

— Нравитесь.

— Даже такая… несознательная? Теперь она спросила насмешливо.

— Да, — серьезно ответил он.

— Может, вы специально из‑за меня пришли?

— Нет. Я пришел, чтобы передать Ивану Тимофеевичу вот это. — Он откинул полу шинели и вынул из‑за пояса револьвер.

— Ой! — испуганно вскрикнула Наталья. — Зачем это?

— Пригодится.

Она все еще смотрела на него испуганно.

— Чего испугались? — мягко спросил Гордей.

Наталья не ответила, отвернулась и подошла к окну. Помолчав, грустно сказала:

— Я не трусиха. Но я не хочу, чтобы убивали людей.

— Каких?

— Все равно каких. Ведь люди же!

— А если эти люди посылают миллионы других туда, на фронт, чтобы те убивали и умирали за их капиталы?

Наталья резко повернулась, посмотрела на Гордея в упор и сказала:

— А вы, оказывается, злой.

— Злой? Да, злой! — вызывающе бросил он. — А знаете, откуда у меня эта злость? Я еще в пеленках был, когда отца угнали на каторгу…

Он говорил торопливо, точно боялся, что Наталья не дослушает его. Он рассказал о том, как жил в деревне, о том, что самым ярким впечатлением детства было постоянное ощущение голода, о том, что на всю их семью была одна корова и одни пимы. Не забыл и о том, как пас коров, как Васька Клюев обирал всю деревню, как есаулов сын Санька Стариков не хотел отдавать саблю…

Его рассказ, должно быть, потряс Наталью. Она долго молчала, опустив голову и кусая губы. Потом виновато посмотрела на него и тихо спросила:

— Я вас очень обидела?

— Вы? Нет. При чем тут вы?

— Это я вас заставила… Я не хотела, я не знала… — Она вдруг стремительно подошла к нему и сказала: — Вы хороший. И я очень рада этому. Знаете, вы мне тоже… нравитесь.

Гордей встал, но она тотчас повернулась и выскользнула за дверь. Все это было так неожиданно, что Гордей растерялся и так и остался стоять посреди комнаты. Мысли его путались, пе рескакивали с одного на другое, потом он вдруг вспомнил ту драку с Люськой Вициной, и то же пронзительное чувство овладело им. «Странно, — подумал он, — я даже не прикоснулся к ней, а то же самое… Значит, и тогда не было ничего стыдного?»

Наталья стояла в кухне у окна, прислонившись лбом к стеклу. Когда он подошел и легонько дотронулся до ее плеча, она вдруг вся сжалась, точно ожидая удара, и закрыла лицо руками.

— Уйдите, — тихо попросила она.

Но Гордей стоял рядом и смотрел на ее вздрагивающие плечи, на раскиданные по ним локоны волос, вдыхал их непривычный запах и слышал, как стучит у него в висках кровь.

— Уйдите, — еще тише попросила она.

Гордей на цыпочках отошел, вернулся в комнату и вздрогнул от резкого крика:

— Здр — р-рась — те!

Он погрозил попугаю кулаком, и тот радостно возвестил:

— Попка — дурак!

Попугай довершил впечатление неожиданности и несуразного переплетения событий этого дня.