Крутые версты от Суры - страница 21
Домашние ко мне теперь относятся хорошо, надеются на мою помощь, когда я выбьюсь в люди.
Два месяца каникул пролетели как в приятном сновидении. К концу июня мне надо быть в Горьком, чтобы поехать на практику. В Горьком, мы, практиканты, погрузились на пассажирский пароход и поехали ловить свое учебное судно. Оно приписано на Нижней Волге и бултыхается где-то между Сталинградом и Астраханью. Это весьма своеобразная посудина. Был когда-то первоклассный пассажирский пароход "Императрица Мария». После революции решили его преобразовать в учебное судно. Имя дали в честь основателя техникума: "Уч. судно Вл. Зайцев". Сейчас называется "Джамбул", переименовали после расстрела Зайцева в 1 937 году.
Нас всех зачислили в команду в должности матросов. Делать тридцати матросам на одной посудине нечего, поэтому нас заставляют тащить вручную буксир (трос для причаливания баржей), хотя имеется лебедка, и вообще стараются приучить выполнять все обязанности матроса вплоть до чистки гальюна. Руководит практикой старый «морской волк» Андрей Иосифович Яковлев, влюбленный в море и Волгу. Он всеми силами старается привить, эту любовь нам, рассказывает иногда на баке различные морские истории.
Андрей Иосифович был отличным педагогом и хорошим психологом, внимательно присматривался к воспитанникам, старался понять, кто чем дышит.
Нам полагается вести дневник с описанием всех событий на судне и вокруг него, фиксировать все его маневры, а также местонахождение судна каждые сутки. Дневник ведет сам преподаватель, диктует его нам на занятиях в классе. Потому что знает: многие не в ладах с русским языком, и не в состоянии описать не только увиденное и пережитое, но и то, что съел за обедом.
Уже с нетерпением ожидаем прибытия к конечному пункту. Ведь нам по восемнадцать лет. У многих на берегу сердечные дела. И у меня, конечно.
Книга вторая. Военные годы
Первый бой
Уснул я где-то западнее Любомля. На второй или третий день войны. Днем, на лужайке. Приснилось мне массовое гуляние в выходной день на реке Кудьме в 30 километрах от Горького. А пригласил меня Вася Трошев, мой друг и руководитель духового оркестра с мельничного комбината. Я с радостью согласился. Не столько ради бесплатного угощения и нескольких рублей за "халтуру» - игру на трубе, сколько ради синих глаз свояченицы Вали, свояченицы Василия, с ней мы уже не раз обменивались многозначительными взглядами. И вот просыпаюсь, оглядываюсь. Луг тот же, вот и те самые одинокие деревья. Но где Валя? Наконец, понимаю: да ведь я же спал! Вместо ритма оркестровых труб и гула барабана рев мин и снарядов. Вместо мило смеющейся Вали стон раненых. Вместо цветов - убитые. Спать в окопе удобно. Каска вполне заменяет подушку. Дно окопа устлано стеблями неспелой ржи, ночная прохлада и легкий ветерок приятно ласкают потное, изнуренное тело. Методичные разрывы снарядов убаюкивают, как колыбельная песня.
Едва небо посветлело, артобстрел усилился, стал артподготовкой. Пули, оказывается, в самом деле свистят! А я то думал, что это писатели для красоты придумали, чтобы интереснее было. Да как еще свистят! Ведь на стрельбище, когда сам стреляешь, свиста не слышно! А тут - на разные голоса. Лишь позднее начинаешь понимать, что свистящие пули - это пролетевшие мимо, они уже не опасны.
Но вот раздался совсем другой свист. Это лейтенант дает сигнал к наступлению. Все об этом знают. Приподнимаю голову, оглядываюсь. Никто не встает. Все лежат, как глухие. Боже, как встать? Ведь эта пули! Они могут убить меня. Меня - молодого, красивого. А земля! Такая добрая, родная! Вот она подо мной! Сильнее прижимаюсь к ней.
- Встать, я приказываю! - надрывается лейтенант. Самого не видно, тоже лежит. Никто не встает.
- Вперед, стрелять буду!
Встать надо, обязательно надо. Это знают все, но никто не хочет подняться первым. «Почему именно я, - думает каждый, - пусть встанет кто-нибудь первым, а потом и я».
- Сержанты, а ну встать, а то стрелять буду!
Это уж меня касается конкретно, тут уж ничего не попишешь, надо встать, хоть страшно по-прежнему. Встаю и начинаю орать вместе с лейтенантом, сдабривая свой крик отборным матом, хотя раньше никогда не ругался. И удивительное дело: все как будто только этого и ждали, разом вскочили и побежали вперед. Куда бежать, точно не знаем, но мчимся вперед.