Кружок на карте - страница 17

— Я понял вас, Николай Егорыч.

— Что ты понял?

— Моя дорога ясная — на Кузьмичи, на прорыв.

— Почему твоя? Разве только у тебя остались танки?

— Моя. Я первый вышел на Боковку, да и танков у меня побольше, чем у других.

— Ну ладно, что нам друг перед другом темнить. Будешь командиром танковой группы. Пойдешь по дороге и сорвешь заслон…

— Понятно… Отвлекающий удар.

Шубников обнял его за плечи.

— Ты все понимаешь, танкист. Ну, будь здоров. Хороший ты командир!

— Хочу спросить тебя, Николай Егорыч. — Куценко впервые назвал генерала на «ты».

— Спрашивай, Семен Захарыч.

— Как думаешь, мы хорошо воевали?

— Думаю, что хорошо. Во всяком случае, ты воевал как надо.

— А что же произошло? Почему так «все вышло?

— Ты старый вояка, Семен, и не миг не заметить, что немцы здесь свеженькие, с колес.

— Да, я это заметил и даже сам тебе докладывал об этом, когда взяли в Боковке два состава с имуществом.

— И куда они шли, эти составы?

— Я не генштаб, не знаю. Но думаю, туда шли, на юг.

— И я так думаю, Семен.

— Значит, мы не зря тут шуровали?

Генерал опять обнял Куценко за плечи и произнес совсем тихо:

— Нам еще спасибо скажут.

— Положим, там, на юге, о нас не знают не ведают.

— Разве это важно, Семен, знают не знают? Для дела воюем.

— Для дела, Николай Егорыч. Благодарю тебя за добрые слова. Ты у меня с души камень снял.

Куценко повернулся и, не оборачиваясь, пошел, почти побежал в сторону рощи, где угрюмо урчали танковые моторы и блестели огоньки костров.

Когда комбриг скрылся за елками, к Шубникову подошел Середа.

— Все танки передаются Куценко?

— Все.

— Подготовить письменный приказ?

— Не надо. Бородин устно передаст по бригадам.

— Может быть, следует зафиксировать это решение? Ведь пробиться через Кузьмичи практически невозможно.

Генерал начал злиться.

— Может быть, вы хотите возглавить танковую группу вместо Куценко?

— Если прикажете…

— Не прикажу, — спокойно сказал Шубников, — выполняйте свои обязанности.

Он повернулся к Середе спиной, взобравшись на сиденье „виллиса“, и развернул карту.

К машине подошел замполит Кузьмин, протянул Шубникову голубенький листок тонкой бумаги.

— Ты видел это? Тут про тебя.

— Нет, комиссар, не видел. — Генерал взял бумагу в руки, стал читать.

Это была немецкая листовка. Под эпиграфом „Штык в землю“ шел короткий текст, напечатанный довольно небрежно, с ошибками: вместо „у“ какой-то странный знак, „и“ вообще пропущено, вместо мягких — твердые знаки. Но суть была ясна: листовка адресовалась „доблестным танкистам“ окруженного мехкорпуса и призывала немедленно сдаваться в плен, который даст „хлеб, тепло и освобождение от произвола комиссаров к тупиц командиров“. Хотя „честным офицерам“ тоже были обещаны разные блага, а в самом конце сообщалось: „Генерал Шубников, который завел вас в этот мешок, давно бросил вас и улетел на самолете в Москву“.

Шубников скомкал листовку, бросил на снег.

— Надо бы сохранить на память, — улыбаясь всем своим широким лицом, сказал Кузьмин и поднял листовку. — Отличается от прошлогодних: тон иной и обращение персональное — специально для нас напечатали. Фирма не жалеет затрат. Видно, мы их тут действительно напугали.

— Да, видно, так, Иван.

— Верховный Главнокомандующий, — сказал Поливанов и протянул через стол трубку.

Генерал армии без вступлений (видимо, так уж было заведено) доложил обстановку. Трубка молчала. Выдержав минутную паузу, он сказал:

— Я закончил.

В трубке раздался легкий кашель, а затем вопрос:

— Ваше решение?

— Уничтожать матчасть, выходить с людьми. Опять пауза и новый вопрос:

— Всю матчасть?

— Да, всю.

— А если драться?

— Драться бесполезно. Люди будут потеряны. Корпус как боевая единица перестанет существовать.

— Вы уже отдали приказ?

— Да, отдал. Снова пауза.

— Что делать с Шубниковым?

— Я полагаю, поручить ему заново сформировать корпус, передислоцировав штабы и людей в район Воронежа.

— В награду за то, что попал в окружение и потерял технику? — В трубке послышалось глухое покашливание.

— Шубников выполнил приказ. Окружение не его вина.

— Окружение есть окружение-После длительной паузы в трубке раздался щелчок, а за ним голос, уже более спокойный, ровный: