Крыло беркута. Книга 2 - страница 58

— Не нужны нам ханы со стороны!

— Пусть свой хан у нас будет!

Расплескалось недовольство по улицам и переулкам, даже перед дворцовыми воротами пошумел народ.

Тагирова баня в этот день обезлюдела. Воспользовавшись случаем, Шарифулла отпросился в город. Вскоре оказался он в шумной толпе, направлявшейся в сторону кремля. Настроение окружающих передалось и ему, раз-другой и он закричал. Вдруг сердце у него замерло, а потом бешено заколотилось: Шарифулла заметил впереди долговязую фигуру, показавшуюся очень и очень знакомой. Человек этот шагал, выкрикивая, как все, что-то сердитое и временами вскидывая над головой зажатый в руке топор. Шарифулла пробился к нему, глянул сбоку в лицо и глазам своим не поверил: в толпе шагал тот, кого он так давно искал, — его старший брат Газизулла.

Чутким материнским сердцем Суюмбика улавливала, что угроза жизни ее единственного ребенка, невинного Утямыш-Гирея, все более нарастает. Теперь она боялась покушения не только со стороны Кужака, но и со стороны Ядкар-хана. Пусть это было и наивностью, но она старалась спрятать сына как-нибудь понадежней. И чем больше старалась, тем тревожней становилось у нее на душе. Дни теперь казались ей мучительно долгими, ночи — полными опасностей, у нее расстроился сон, пропал интерес к еде.

В это томительное время она порой раскаивалась, что не приняла предложенные Москвой условия примирения. «Согласись я — сеиду Кулшарифу пришлось бы уняться, — размышляла Суюмбика. — Куда ему деваться? Урусы вернули бы в Казань Шагали-хана, и он, конечно, попросил бы моей руки. Я, оставшись ханбикой, сумела бы возместить жертву, принесенную этому старикашке. Главное — была бы спокойна за будущее Утямыш-Гирея…»

Так, в переживаниях и размышлениях, отсчитывала Суюмбика день за днем. Ее былая красота поблекла, на лице все заметней проступали черты уже немолодой женщины, на лбу и у глаз прорезались морщинки. Однажды, глянув в зеркало, она обнаружила у себя на голове несколько седых волосков. Ее охватила злость, возникло желание кого-то обругать, отхлестать по щекам, отомстить за то, что жизнь так скоротечна и к тому же зря подчас тратится.

Обидно, но невозможно остановить жизнь ни на миг. Течет она, неотвратимо приближая старость, и в ханском дворце, и в ночлежке рабов. И смерть никого не обходит — ни хана, ни раба. Все перед нею равны, лишь судьба у каждого своя.

В общем-то Суюмбика не могла пожаловаться на свою судьбу. Досталась ей жизнь неспокойная, но и счастье она познала. Одно лишь то, что была любимой женой яростного Сафа-Гирея, чего стоит! Нет, на минувшее она пожаловаться не вправе, только вот грядущее тревожит.

И печально еще, что поговорить доверительно, отвести душу в тягостные минуты ей не с кем. Единственно, кто порой утешает ее и дает хитроумные советы, — Гуршадна-бика.

Суюмбика решила позвать свою советчицу, послала за ней служанку.

«Одна у меня осталась надежда и опора — сын, — думала она в ожидании Гуршадны. — Я должна уберечь Утямыш-Гирея! Только о нем думать! О себе — забыть! Всласть пожила, хватит. Грех пенять на всевышнего — не скупился он, щедрой рукой меня одаривал. И в любви не обделил, сначала совсем еще юного Янгалия дал. Потом годами счастья с Сафа-Гиреем одарил. После его… После его смерти раскрыл для меня объятья молодого, пылкого Кужака… Что дальше будет — лишь ему ведомо…»

Гуршадна-бика долго ждать себя не заставила. Принесла целый ворох уличных и базарных новостей, слухов, сплетен. В последнее время старая сводница сильно огрузнела, таскала свое тучное тело, переваливаясь с ноги на ногу и тяжело дыша. Суюмбике вдруг вспомнилось, что так же тяжело дышит и Шагали-хан. Это затрудненное дыхание, это пыхтенье, присущее чересчур ожиревшим, вислобрюхим людям, дает знать, что жить им осталось немного. «Видно, и твой конец уже близок, — подумала Суюмбика, мысленно обращаясь к Гуршадне. — Как ни старалась ты стать хозяйкой жизни, напрасными окажутся твои старания».

Гуршадна посоветовала ей:

— Надо тебе, ханбика, покуда уехать из Казани. Либо к отцу, либо…

— Ну! Куда еще?

— Коль отец не примет или сама к нему не захочешь поехать, остается Крым.