Крыло беркута. Книга 2 - страница 60

…Набитый золотыми и серебряными украшениями, бриллиантами, жемчугами и прочими драгоценностями ларец Суюмбика тайно, ночью, отнесла в дом Гуршадны сама. Ее сопровождал лишь один молодой охранник, — случаю было угодно, чтобы им оказался наш Ташбай. Гуршадна выкопала в подполе небольшую яму. Суюмбика своими руками опустила туда обернутый кожей ларец и выровняла накиданную сверху землю. Ташбай при этом, конечно, не присутствовал.

Вернувшись во дворец, Суюмбика позвала Ташбая в свою спальню.

Оказавшись среди ночи с глазу на глаз с ханбикой в комнате, убранство которой составляли богатые ковры, крытые атласом перины и подушки, Ташбай пришел в замешательство. «Уж не хочет ли она соблазнить меня? — испуганно подумал он. — Говорят, будто бы перед этим они пьют тут с Кужаком какой-то любовный напиток. Коль нальет — откажусь!..»

Суюмбика ласково взглянула на него.

— Тебе, егет, выпало стать моим близким помощником. Как тебя звать?

— Ташбаем.

— Хорошее имя. Выходит, ты тверд, как камень[20]. Егеты из Крыма такими и должны быть — каменными и железными!

— Я, ханбика, не из Крыма.

— Не из Крыма? Откуда же?

— Я — башкир.

— Чудны дела всевышного! Как же ты оказался в войске Кужака-эфэнде?

— Кужак-эфэнде перехватил нас в степи. Спас от продажи в рабство. И взял с собой сюда.

— Бедняжка! — с необычной для своей натуры жалостью пропела Суюмбика. — Такой молодой, а немало уже горя, видно, ты пережил!

— Спасибо Кужаку-эфэнде, он избавил нас от худшего, чем гибель.

— Скажи, ты хотел бы побывать в родных тебе краях?

— Разве это возможно? Ведь Кужак-эфэнде не отпустит!

— Я скажу ему. А ты хочешь?

— О, ханбика!.. Как не хотеть! Только боюсь — меня там опять схватят.

— Не схватят, никто не схватит. Ты поедешь в качестве… ну, совсем другого человека. И одежду получишь другую. Но за это ты должен помочь мне.

— Чем я могу помочь?

— Ты сначала должен поехать прямиком в Малый Сарай. Там — свидеться с моим отцом, великим мурзой Ногайской орды Юсуфом. Тебя допустят к нему, скажешь — из Казани, по поручению его дочери Суюмбики…

Какие мысли мельтешили в голове егета, с детской непосредственностью ловившего каждое слово, Суюмбика не могла знать. Она негромко, доверительно продолжала:

— Я полагаюсь на тебя. Как на своего, на близкого человека. Не подведешь?

— Не подведу, ханбика!

— На, возьми, это — деньги, в дороге они тебе могут понадобиться. — Суюмбика протянула небольшой кисет. — Потратишь по своему усмотрению. А этот сверточек нужно передать моему отцу. Ему в руки. Ты понял?

— Понял, ханбика…

— Вот и хорошо! Я доверяю тебе свой секрет и хочу, чтобы ты живым и невредимым вернулся сюда, служил мне, став одним из людей, которым я могу верить…

В кожаном сверточке лежало письмо Суюмбики. Как обычно, она делилась с отцом своими печалями и упрекала за то, что Юсуф не оказал ей в должное время должную помощь. И опять просила поддержать Казанское ханство войском — ради сохранения трона, предназначенного его внуку Утямыш-Гирею.

Она была хитра, эта женщина, и на сей раз тоже осталась верной своей натуре, повела двойную игру. Попросить войско попросила, но насчет намерения выйти, согласно желанию царя Ивана, замуж за Шагали-хана отцу не сообщила, утаила от него свой замысел.

Увидев нежданно-негаданно младшего брата, Газизулла едва не выронил топор, которым размахивал над головой, — так удивился и обрадовался.

— Шарифулла! — вскрикнул он, остановившись.

— Абзый[21]! Абзыкай мой!..

— Ты как сюда попал?

— Искал тебя!

— Как ты узнал, что я тут?

— Да не знал я! Просто так шел — за народом.

Толпа, обтекая взволнованных встречей братьев, не давала спокойно разговаривать, идущие мимо люди невольно толкали их то сзади, то сбоку. Кто-то сердито заметил:

— Нашли место для беседы!

— И не говори! — отозвался другой. — Будто сто лет не виделись.

— Да, сто лет! — огрызнулся Газизулла. — Ой, как давно Сафа-Гирей, будь он неладен, нас разлучил!

Услышал это человек, бросивший упрек, нет ли — другие услышали.

— Коли так, беги, хватай этого окаянного хана за ворот! — насмешливо посоветовал мимоходом какой-то ремесленник.

— Теперь все храбрые! — пробурчал еще кто-то. — А пока Сафа-Гирей-хан был жив, даже имя его произнести боялись!