Крыло тишины. Доверчивая земля - страница 5
По Булине я никогда не ходил — зачем делать такой крюк! Спускался к Вужице и, перейдя ее, мимо сада, выходил почти в самый конец деревни, откуда было рукой подать до Сябрыни.
Но сегодня идти этой тропинкой я не решался. Даже уговаривал себя, что, видимо, лучше дать кругаля по Булине, чем идти мимо сада.
И все это несчастливая вчерашняя пятница! Даже не верится, что в один день может собраться столько неприятностей.
Это же вчера Буслиха прицепилась к нашим чубам, а вот сегодня волосы уже острижены — ежик шершаво колется в шапку. Потом, возвращаясь из школы, я подрался с Клецкой, а тот схватил с моей головы шапку и закинул ее в Васепков огород. А вечером, когда мы на выгоне собрались на «муравейник», где Клецка танцевал «под язык», а ему помогал Рогатунов Роман, подыгрывая на алюминиевой расческе, обложенной бумагой, — случилась новая беда. Сначала, правда, все шло хорошо, весело: мы смеялись и как попало кружились, неумело двигая босыми ногами по земле, поднимая целое облако пыли, — хоть его в темноте и не было видно, но каждый чувствовал, как она, эта пыль, густо набивается под штанины. Увлекшись, мы и не заметили, как откуда-то из темноты возник Чуешь. Он вошел в наш пыльный круг и все приглядывался, чтобы узнать кого-нибудь из учеников:
— Вот где они, слышишь, уроки учат. Молодцы, ученички мои. Слышишь, молодцы! А завтра к доске которого вызовешь — стоит, слышишь, и как баран на новые ворота смотрит…
Мы поразбежались. Андрей Иванович тоже пошел домой, взяв за руку Альку, свою дочь, которая училась в нашем классе и иногда убегала из дому на «муравейник». Шел и долго все ворчал:
— И у нее, слышишь, уже танцульки на уме… И у нее…
После снова мы сбежались, но «муравейник» уже распался. Девчата заспешили домой, и мы их проводили. «Моя» Лена шла под руку с Демидьковой Клавой, бригадировой дочкой. Роман, тот сразу пристроился к девчатам, взял под руку «свою» Клаву и шел рядом. Клецка, которому сегодня некого было проводить — его Альку, за которой он приударял уже давно, повел домой отец, — шел сзади и только посмеивался. А я, осмелев, захотел оторвать Лену от девчат и потянул ее за рукав. И не успел я разобраться, что произошло, как, даже сам не замечая того, вскрикнул от боли: Лена расцарапала мне всю руку — вот кошка, когти, видимо, длиннющие вырастила! После этого все девчата гулко затопали по улице, со смехом разбежались по своим дворам. А мы, хлопцы, остались одни. Вот тогда и подал кто-то мысль сходить к Хадосье в сливы. А когда и этот поход окончился неудачно, побежали в яблони — в булинский сад.
По дороге я все махал рукою, которая больно саднила, — так мне было немного легче. Хлопцы посмеивались:
— Вот поцеловала тебя Лена так поцеловала! Недаром у нее губы такие!
В булинский сад мы ходили уже не один раз: он такой большой, что двух сторожей с берданками на него явно маловато. Мы незаметно подходили к саду, прятались в кусты и ждали, когда пройдут Монах в Белых Штанах и Евсей. Они обычно по кругу обходили сад. И как только сторожа скрывались в лощине, мы мигом кидались под яблони.
Однажды, когда летние яблоки почти уже кончились, а антоновки еще не дозрели, мы под самым носом у сторожей набили целые пазухи белого налива. Но делали это очень осторожно — как минеры: нащупаешь яблоко, тихохонько открутишь его и положишь за пазуху, а потом ищешь в листве другое…
И вчера мы дождались, когда на тропинку вышли Евсей с Монахом. Они, закинув за спину берданки, шли и тихо разговаривали:
— Они думают, что это нам надо. А по нас, так эти яблоки хоть вместе с яблонями вывози. Но нас ведь поставили, — значит, мы и караулить должны.
Кто-то из хлопцев не вытерпел и прыснул в кулак. Нам казалось, что сторожа замедлили шаг и поглядели на куст. Но не остановились. Прошли рядом и скрылись в лощине.
Тогда мы кинулись под яблони.
В саду был еще не сжат поздний ячмень. Он, усатый, росисто цеплялся за босые ноги, холодил мокрые штанины, доставал даже до рубашки. Брала дрожь, стучали зубы — то ли от холода, то ли со страху. Саднила рука, когда ее касался холодный лист.