Крылья Севастополя - страница 18

Но летчики — народ жизнерадостный, унынию не поддаются ни при каких условиях, а тем более после удачно завершенной боевой ночи. В «Мечте пилота» шла шумная возня: шутили, смеялись, подтрунивали друг над другом.

Еще раньше лейтенант Дергачев — заядлый шахматист — организовал турнир и уговаривал всех принять в нем участие — «для массовости». «Массовости» он добился, но состав получился больно уж неравноценный: у меня, например, в клетках было только две «половинки», все остальное — полноценные «бублики», а у Дергачева — сплошь гордые единицы. В этот день ему предстояло играть со мной.

— Ставь «баранку» без игры, я согласен, — предложил я ему. (Я никогда особенно не увлекался шахматами, играл крайне слабо).

— Ну нет, — вполне серьезно ответил Дергачев. — Надо все по-честному.

Что ж, по-честному, так по-честному.

Уселись за стол. Сделали первые ходы. Дергачев хитро улыбается. Я двигаю фигуры и одновременно прислушиваюсь к веселой болтовне в другом конце кубрика. И вдруг вижу — Дергачев поставил ферзя под удар моего коня. Ловушка? Психическая атака? «Хрен с ней, давай психическую», как говорил Чапаев. Спокойно беру ферзя. И слышу:

— Непостижимо!

Гляжу на Дергачева: он плотно сжал губы, даже побледнел, растерянно смотрит по сторонам. А любопытные уже тут как тут. Посыпались реплики:

— Адмиралу Дергачеву — торпеда в бок!

— Прямое попадание!

— Спускай, адмирал, флаги!

И смеются, откровенно смеются.

— Что получается после такой пробоины? — Гриша Шаронов возле таблицы уже подсчитывает очки, набранные главными соперниками Дергачева. — Положение лидера пошатнулось!

Толя Дегтярев, один из «соперников», советует Дергачеву:

— Играй без ферзя, ты у него и одними пешками выиграешь…

Это близко к истине, у меня Дергачев и без ферзя, видимо, выиграл бы, но в словах Анатолия он уловил нотки насмешки и ответил сдержанно:

— Еще чего не хватало — без ферзя. — И тяжело поднялся, протягивая мне руку. — Поздравляю.

Я галантно поклонился. Мне-то эта победа, откровенно говоря, ни к чему, все равно выше последнего, ну, в крайнем случае, предпоследнего места не подняться. Но Гриша Шаронов уже берет синий карандаш и торжественно выводит в таблице против фамилии Дергачева большущий, на всю клетку нуль, а против моей фамилии жирную красную единицу — первую и последнюю.

Подошел Астахов, посмотрел на таблицу и подчеркнуто громко, так, чтобы слышал Дергачев, произнес:

— Ты, Владимир, гигант мысли. После такой победы и Александр Алехин начнет дрожать. Сон потеряет.

Кто-то приоткрыл дверь, чтобы хоть немного проветрить помещение и поглядеть на белый свет: в «Мечте пилота» тяжелая металлическая дверь была единственным нашим «вентилятором». В образовавшуюся неширокую щель ветер со злостью швырнул изрядную пригоршню снега, погнал его по бетонированному полу. Сразу стало зябко и сыро.

— Опять синоптик безобразничает, — весело заметил Астахов, — хватил лишку старик.

— Причем тут синоптик, — возразил ему Дегтярев, — он точно предсказал погоду.

— Я не про нашего синоптика, а про того, — указал Астахов в потолок, — из небесной канцелярии. Совсем, видно, свихнулся старик.

— А ты что, был у него в гостях, видел? — Это басок Гриши Шаронова.

— Не далее, как вчерашней ночью, — отпарировал Астахов.

— Ну и что?

— Сложная там, братцы, обстановка. Вы думаете это случайно на улице такая чехарда? Как бы не так!

— Силен синоптик! — сквозь смех заметил Толя Дегтярев. — Одно только непонятно: ты был у него в гостях, почему же он не выручил тебя над Саками?

— Личность моя ему не понравилась, — ответил Астахов, и глаза его совсем закрылись в хитром прищуре.

Смех смехом, но похоже, что астаховский «синоптик» таки внял голосу критики: совершенно неожиданно распогодилось.

На обед мы шли в хорошем настроении. Хотя комэск и предупредил — в ясную погоду передвигаться по одному — по два, мы шли «гуськом» довольно плотно. Веселые реплики переливались из одного конца в другой. Астахов, как всегда, шагал в голове колонны. Он твердо придерживался своей первой заповеди: не опаздывать в столовую.

— Пища — залог здоровья. А в здоровом теле — здоровый дух, — любил повторять он.