Крылья Севастополя - страница 26

— А возвращаться как? — спросил Пастушенко.

— И это я продумал. Во-первых, подходить со стороны моря надо не к мысу Фиолент, где самолет виден аж с балаклавского берега, а прямо к Херсонесу, на бреющем полете, чтобы при необходимости скорее проскочить под прикрытие зениток; а во-вторых, нужно договориться с нашими истребителями, чтобы к приходу разведчика они были уже в воздухе. Конечно, для точного выхода на Херсонес в строго определенное время потребуются точные расчеты штурманов, но это, я думаю, не проблема.

Мы слушали внимательно. Предложение комиссара заинтересовало всех.

— Можно попробовать, — сказал Акимов, — авось получится.

— Э, нет! — неожиданно засмеялся Михайлов. — Я придумал — мне и проверять. Первым полечу сам.

— Прошу взять ведомым, — сдержанно, как всегда, улыбнулся Акимов.

— За тем и прибыл, товарищ Акимов. По рукам?

— По рукам, — смутился Дон-Евген.

…Под утро, когда наш последний самолет возвратился с бомбоудара, катера зацепили два МБР-2 и потянули их к выходу в открытое море. На пилотском сидении ведущего сидел полковой комиссар Михайлов, лейтенант Акимов был ведомым.

Мы не видели, как они взлетали, не слышали гула их моторов. Но часов в девять утра, когда мы уже позавтракали, в «кубрик» ввалились Акимов и Пастушенко.

— Полный порядок, — весело заявил Акимов. — Система Михайлова сработала безотказно!

Обстановка в Севастополе осложнялась с каждым днем. Теперь после того, как гитлеровское командование перебросило в Крым авиагруппу Рихтгофена, в которой были сосредоточены отборные части фашистских асов, на каждый наш самолет приходилось десять немецких, причем наиболее современных, новейших типов. Площадки, где размещались МБР-2, подвергались непрерывным артобстрелам и бомбоударам. Еще труднее было на Херсонесском аэродроме, где базировались главные наши силы — истребители, штурмовики, пикирующие бомбардировщики.

Враг держал этот пятачок под непрерывным обстрелом. Ежедневно на аэродром падали сотни бомб и снарядов. И все же, несмотря ни на что, наши летчики ни на минуту не прекращали боевую работу, поднимались в воздух по 5–6 раз в день.

Каждый самолет был на строжайшем учете. Пополнение поступало скудно, да и разместить машины было негде. Правда, оставалось еще две небольших взлетно-посадочных площадки, на которых размещались легкие самолеты По-2, УТ-1 и УТ-2, - в Юхарной балке и на Куликовом поле. До войны на них учились летать курсанты-аэроклубовцы, и никакого вооружения на этих самолетах, разумеется, не было. Для боевой работы, тем более в условиях блокады, они были непригодны, стояли без дела.

Тем большей неожиданностью для всех явилось указание комиссара Михайлова оборудовать полосы на этих площадках для ночных полетов, а на легкокрылых самолетах смонтировать цилиндрические подвесные кассеты, которые можно было бы наполнять мелкими осколочными бомбами. Вскоре в один из дней, как только стемнело, комиссар поднялся на таком самолете в воздух, прошел над вражескими окопами и высыпал «гостинцы» на головы гитлеровцев.

С этого времени фашисты окрестили легкокрылые «кукурузники» и «утята» «ночными дьяволами». Они не оставляли в покое врага ни на одну минуту, держали в непрерывном напряжении. И каждую ночь на одном из самолетов вылетал комиссар Михайлов.

Как-то вечером в «Мечте пилота» раздался телефонный звонок. Дежурный — лейтенант Дмитрий Кудрин — поднял трубку, затем махнул мне рукой:

— Тебя.

Это был Вася Мордин. Я сразу узнал его голос — спокойный, глуховатый, такой знакомый. Как долго ждал я этого звонка! С того самого дня, как приводнился в бухте Матюшенко. Получалось, что вроде мы и рядом, лишь неширокая бухта разделяет нас, а встретиться, поговорить, хотя бы посмотреть друг на друга — нет возможности: полеты, полеты, напряженная боевая работа в осажденном городе. Он летает днем, я — ночью, у каждого время расписано по минутам, а добраться мне на Херсонес или ему в бухту Матюшенко — целая проблема, никакого регулярного сообщения нет.

И вот я слышу его голос:

— Как житье-бытье? Скучать не приходится?

— Готовлюсь на работу, — отвечаю.