Крылья Севастополя - страница 8

Было немного грустно. За два года мы с Колей привыкли друг к другу, подружились. В воздухе понимали друг друга с полуслова, а иногда и вовсе без слов. Теперь нас разлучали. И хотя по-прежнему в «Мечте пилота» ваши койки будут размещаться рядом (его внизу, моя — на «втором этаже»), все же теперь мы — «разные крылья».

— Жаль, дружище, — сказал Астахов, когда после проработки боевого задания мы вернулись в «Мечту пилота». — Последнюю боевую ночку проведем вместе…

— Ничего, мы еще полетаем, — не очень бодро проговорил я.

— Полетаем, конечно, — откликнулся Астахов, — если «мессера» не остановят…

…Над бухтой быстро сгущались сумерки. Море стало совсем другим: спокойным, умиротворенным, волна лениво лизала бетонированные спуски аэродрома. Ветра не было, и небо над Севастополем раскинулось чистое-чистое, совсем мирное. Но грозовое напряжение тем не менее ощущалось во всем: в притихшем, без единого огонька городе, в опустевшей бухте, еще не так давно заполненной боевыми кораблями и во все концы шныряющими катерами. Чувствовалось напряжение и на нашем аэродроме. Не зажигая огней, чтобы не выдавать себя, техники и механики готовили машины к боевому вылету: заправляли горючим, боеприпасами, подвешивали бомбы, поочередно прогревали моторы.

Мы пришли на аэродром, когда уже несколько машин ушло в воздух. Техник звена Александр Ильин, человек на редкость трудолюбивый и скромный, вполголоса доложил Астахову:

— Товарищ командир экипажа, самолет к полету готов!

— Добро, Саша! — на этот раз без шутки ответил Астахов.

Тогда Ильин еще тише добавил:

— Не волнуйся, Коля, на борту — полный порядок. Все проверили. В патронных ящиках — полные комплекты лент, под плоскостями — шесть бомб: четыре «сотки» и две по пятьдесят. Мотор сам прогонял — как зверь рычит.

Через несколько минут, прошуршав резиновыми покрышками по бетону, наша «коломбина» плавно присела в воду. Водолазы в резиновых костюмах ловко, за одну-две минуты отсоединили колеса шасси, нужные самолету только на земле, на стоянке, и МБР-2 свободно закачался на волнах. Лихо подскочил легкий быстроходный катерок, моторист подхватил буксировочный канат, за кормой с шумом забурлила вода, и наш самолет «поплыл» подальше от берега. Тем временам по бетонированной дорожке катился к морю новый самолет, спускали на воду машины я на соседней площадке, где базировалась 1-я эскадрилья.

— От винта! — по традиции произнес Астахов, хотя на воде у винта, конечно же, никого быть не могло. — Запуск!

Мотор чихнул и сразу набрал обороты. Нос самолета зарылся в воду, машина пошла — сначала неохотно, тяжело, но потом все быстрее и быстрее, вот она задрала нос и рывком выскочила на редан[1]. Мотор сразу запел веселее и тоньше. Стартовый знак был установлен почти у бонового заграждения, прикрывающего бухту с моря от вражеских лодок и кораблей. Астахов плавно подвернул к нему машину, убрал газ, и самолет, тотчас тяжело осев в воду, закачался на волне, поднятой собственным быстрым движением. На концах крыльев и на хвосте замигали огоньки: «Прошу взлета». В ответ мигнул берег: «Взлет разрешаю».

Взревел мотор. Впереди высятся горы. Ближайшие к нам вершины — Сахарная головка и Мекензиевы. В сущности совсем невысокие, ночью они выглядят черными громадами, закрывающими горизонт. В таких условиях взлетать приходится впервые. Кажется, что и машина на редан выходит медленнее, чем обычно. А может быть, это оттого, что нагрузка полная — и бомбами и горючим.

Натужно ревет мотор. Брызги захлестывают мою открытую кабину. Астахов направление выдерживает точно, раскачивает машину рулями глубины, чтобы скорее выходила из воды, чувствую, что и он волнуется. Первый боевой вылет в Севастополе!

Высоко подняв нос, наша «коломбина» выскочила наконец из воды и стремительно понеслась над поверхностью. Еще несколько секунд, и вершины гор начали заметно опускаться: самолет набирал высоту. Мелькнули внизу Мекензиевы горы, нечастые вспышки обозначили линию фронта. Дальше — враг. Даю Астахову курс на Симферополь, он плавно, с набором высоты, разворачивает машину влево.