Крылья Вёлунда

Хёрвард смог без содрогания смотреть на свою будущую невесту только после третьей чарки, а после пятой начало даже казаться, что она еще ничего. Ну подумаешь, глаза смотрят в разные стороны, нос хоть на дрекку приделывай, сиськи поискать надо — да еще гадай теперь, не поперек ли там прорезано в нужном месте. Ладно, все равно ночью темно, а на ощупь все бабы одинаковые.

Ему, как дорогому гостю, подавали не пиво и хмельной мед, а красное царьградское вино, сладкое и обманчиво легкое, и Хёрвард пил чарку за чаркой, хотя обычно старался не напиваться пьяным.

Трезвых в длинном зале уже не было, кто-то и вовсе упал головой на стол и храпел, кто-то тискал служанку, а Хёрварду вдруг стало тошно, и он поспешил на двор. По дороге обо что-то приложился плечом и забыл пригнуть голову в дверях, но выскочить успел. Над лужей блевотины он и протрезвел. Уперся обеими руками и лбом в стену отхожего места, постоял немного. Обычно люди свою несчастную судьбу оплакивают, а Хёрвард вот облевал.

Но деваться некуда. То есть от свадьбы некуда, а так можно в зал не возвращаться, все равно все уже пьяные и не заметят, что жениха-то и нет. Нетвердыми ногами Хёрвард проковылял через двор и вышел наружу.

Усадьба конунга Нидуда была построена в давние времена и с тех пор только разрасталась. Ворота заперли на ночь, и возле них скучали два сторожа. Хёрвард побрел куда глаза глядят — а глядели они на красноватый отблеск из распахнутой настежь двери кузницы. Сбоку от двери торчал из утоптанной земли горбатый каменный бок, и на нем сидел парень — закопченный, в грязной прожженной рубашке, мокрой от пота, и развязывал платок, которым покрывал волосы для работы. Хёрвард остановился. Парень тряхнул длинными светлыми кудрями, потянулся и тут заметил Хёрварда. Хёрварду не очень понравилось, как он смотрел.

— Ты кто? — спросил Хёрвард, хмуря брови для солидности.

— Я-то здешний кузнец, — ответил парень. — А ты, видать, свататься приплыл?

— А что ты так на меня смотришь?

— Да так, — кузнец неопределенно помахал рукой. — Смелый ты.

Хёрварду стало интересно.

— Почему ты так решил?

— Ну вот смотри: раньше конунг наш выдавал замуж свою дочь, к ней сватались-сватались, да так она и осталась непросватанной. Теперь ее дочь в возраст вошла, уж третий год сватов засылают, а она все не просватана…

— А почему?

— Боятся, — пожал плечами кузнец, приглаживая взъерошенные и спутанные волосы.

Хёрвард хмыкнул:

— Невесту, что ли? Потому, видать, и не просватали  ее до сих пор, что женихи как посмотрят, так и бегом бегут блевать — она ж страшнее троллихи.

— От вида троллихи ты бы не блевал, а обоссался, — спокойно заметил кузнец.

— А то ты троллиху своими глазами видал!

— И троллиху, и кое-чего похуже, — кивнул тот. — Ты как за ворота выйдешь, Хёрвард ярл, осторожно ходи. Здесь самый край мира, дальше только земли сумерек. Так ты все ж будешь сватать йомфру Хеммель, хоть она и страшна собой?

Хёрвард помотал головой. Хмель на ночном холодном ветерке почти весь выветрился, голова была ясная, только ноги держали плоховато.

— Мне деваться некуда, — с горечью сказал он. — Да и поздно уже отступать, засмеют.

— сказал кузнец. — Ну что ж, будет у нашей йомфру хороший наложник — дорогой, правда, за сына рабыни столько на торгу не дают.

Не протрезвей Хёрвард — кинулся бы, и осталась бы страшненькая внучка Нидуда без жениха, а сам Нидуд — без кузнеца. Но Хёрвард вовремя приметил огненные точки в глазах парня и то, как ловко он перехватил молот.

Сердце отсчитало два удара, и тут кузнец засмеялся и молот отложил.

— Ладно, не горячись. Йомфру и сама дочь раба, так что тебя этим никто здесь попрекать не станет. Прости за худое слово.

Утешил, называется…

От удивления Хёрвард о гневе позабыл, и о позорной висе тоже. Дочь Нидуда прижила дитя от трэля[1] — и осталось жива? Ну ладно, единственную дочь отец пожалел… Но ублюдков в таких случаях всегда выбрасывают!

Спьяну сам не понял, как брякнул это вслух.

— Это, гостюшка, был не простой раб. Это был пленный князь альвов. Я же сказал тебе: здесь мир людей кончается, дальше Сумерки.