Крымская летопись - страница 9

стр.



  Меж тем, завечерело. Там-сям уже зажглись огни. Море стало темным, лишь только на самом берегу кое-где поблескивало от света огоньков, которые хорошо были видны с горной, изгибающейся серпантином вокруг прибрежной гряды, дороги. Потом свернули, море осталось сзади, и уже совсем стемнело. Микроавтобус набрал скорость.



  Марина устроилась в одноместном кресле спереди и откинулась назад, наверное, чтобы не терять контакт с ним. Он сидел сзади, и по той же причине, подался вперед , так, что своим лицом чувствовал почти касание ее влажных волос. Марина достала апельсин, видно еще презентованный ребенку в дорогу родителями ( хранила до последнего), и начала чистить. Пошел запах.



  -Мне не надо.



  Предупреждающе сказал он.



  -Бери!



  Настаивала она.



  -Нет.



  - Ну, ладно.



  Согласилась она.



  -Я , вообще, груши люблю, но апельсины-тоже ничего.



  Темно, размеренный гул мотора; люди, в большинстве своем, дремали, пристроившись в своих креслах кое-как. Поза его была не из лучших, ныла спина, но он и не собирался спать. Более того, ему хотелось даже большего, чем только ощущать запах ее волос. Но нельзя распускать себя и развращать невинную девчонку, итак, уже мысли свои распустил дальше некуда. И вообще, он не знает ее как Марину. Может вовсе она и не Лолита.



  Марина охотно рассказывала о себе. Когда к человеку относятся доброжелательно и со вниманием слушают, то он раскрывается. Оказывается, она польских кровей, ее мать полька из западной Беларуси. Мать и отец - оба врачи, и даже при должностях. Она единственная дочка, и надежда родителей; ей не хочется их огорчать - она старается, поступила в мединститут. Это на каникулах она расслабилась, а так - сплошная учеба.



  -Так ты анатомию по трупам изучаешь, а как насчет живых людей?



  -Не поняла?



  -Ладно, я так. А есть ли у тебя мальчик?



  -Нет, сейчас.



  Простодушно ответила она.



  -Некогда мне, сейчас, ими заниматься. Изредка тусуюсь на дискотеке и все. В школе мне один мальчик нравился.



  Она замолчала и посмотрела в окно.



  Он представил себе далекий хутор, что-то почти из " В августе сорок третьего" Богомолова: темной ночью в окно хаты, профессионально подкравшись, осторожно постукивает крепкий мужчина, бывший кадровый польский поручик, а теперь непримиримый, по идеологическим соображениям, враг советской власти. Двери приоткрываются, в освещенном дверном проеме его встречают женские руки, и все замирает до утра. Поручик сгинул, а Маринина бабушка, тогда еще молодая вдова, польская "кровь с молоком", растила дочку в трудное послевоенное время. Но гены сказывались: сильный отцовский характер, целеустремленность выделяла ее из среды окружающих. Она выбилась в люди, выучилась, нашла себе подходящего мужа - теперь очередь за дочкой.



  Он представил себе это и дальнейший разворот событий, и улыбнулся.



  -Чего смеетесь?



  -Да, так. Пора бы уже и остановиться, как ты думаешь?



  -Не помешало бы.



  -Спроси у шофера, ты там ближе сидишь.



  -Товарищ водитель, скоро ли остановка будет?



  - А что? Скоро уже Джонкой.



  Торможение, небольшой вираж, чтобы съехать на обочину, и, наконец, остановка. Джонкой, темно - огней, явно, маловато. А базар работает, он, видно, круглосуточно тут работает. Вышли, разбежались, в темноте далеко идти не надо. Он еще успел сбегать по ту сторону шоссе на рынок, и купить груш. Но угощения не состоялось - она тоже купила груши.



   Полдороги позади, и снова в путь по ночной Украине. Темнота, но эта темнота другая, не такая, как дома, и не потому, что чернея, и в других широтах. Отличие более глубокое и касается внутренних представлений. Ориентации, если хотите, в некем внутреннем космосе, интенсивно перемещающемся вместе с их телами (и душами, конечно, тоже) относительно внешнего космоса Земли. Это трудно услышать из-за шума мотора, тряски и прочих физических "удобств", а особенно, под постоянным стрессом собственных амбиций. В дневном свете все, конечно, будет по-другому: заработают ментальные установки и программы, все станут на пути свои, и как муравьи разбегутся по делам. И никогда не встретятся, ибо дела будут определять и встречи. Он, будто, забыл, а может нарочно, не хотел признавать, пока она еще длилась в настоящем времени, что и эта их встреча ничем не отличается от прочих, и закончится точно также - ничем.