Крымская война. Попутчики - страница 9

Дрон намекнул: в Москве опасаются, что военное руководство может наломать дров, и тот, кто принимает окончательные решения (при этих словах он многозначительно хмыкнул и ткнул пальцем вверх), не рискнул доверить судьбу Проекта одним лишь носителям прямолинейной армейской логики.

Я узнал о своем новом статусе уже в море, на борту «Адаманта». Остальные члены экспедиции уже сидели на «Можайске», а меня задержали – научный руководитель Проекта хотел лично убедиться, что новичок осознает всю меру возложенной на него ответственности.

Я постарался его не разочаровать: порассуждал о пользе взвешенного подхода к действиям в прошлом, об учете исторических последствий… и т. д., и т. п. Профессор мелко кивал, изредка поддакивая, а генерал постепенно мрачнел. Уверен – мечтал, чтобы я свалился с трапа, сломал ногу, и тогда можно будет заменить меня на кого-то, внушающего доверие.

Но – не судьба. Выслушав положенные напутствия, я спустился в пришвартованный к борту катер и принял у матроса ярко-оранжевый непромокаемый баул.

Разъездным судном при «Адаманте» служила изящная моторка в стиле ретро: тиковая палуба, штурвал с отполированными ручками, надраенная до солнечного блеска бронза, кранцы – не пошлые покрышки, а нарядные сизалевые плетенки. Я засунул под банку баул и устроился поудобнее.

Кроме форменного барахла, личных вещей и ноутбука я упаковал в баул имущество, положенное мне как члену «консультационного штаба»: планшет с доступом к бортовой сетке «Можайска», папку с документами и рацию – цифровую модель со встроенным шифрованием. Кроме мануала, гарнитуры и блока питания к ней прилагается гармошка фотоэлементного зарядного устройства. При необходимости от него можно зарядить и планшет, и ноутбук.

Таких комплектов в бауле целых три. Один мой; два предназначены Сазонову с Приваловым, моим коллегам по «консультационному штабу».

Катерок пробежал четверть расстояния до «Можайска», когда ожила рация рулевого:

– Сто третий, сто третий, вызывает «Адамант»!

«Сто третий» – это я. Члены «консультационного штаба» получили личные позывные – Сазонов был «Сто первым», Привалов «Сто вторым», ну а мне досталась счастливая тройка.

Я принял у старшины переговорник на длинном спиральном шнуре.

– Центр, Сто третий на связи, прием!

– Сто третий, немедленно возвращайтесь, как поняли, прием!

Возвращаться? Что за дела? Начальству, конечно, виднее, но спросить-то я имею право?

– Центр, я Сто третий, не понял. В чем дело?

На этот раз рация отозвалась голосом профессора:

– Сергей Борисыч, голубчик, с «Макеева» сообщают – с «Пробоем» какие-то нелады, аномалия воронки… Да вы на небо посмотрите, сами увид…

И – матерный рев Фомченко:

– Мать вашу… профессор… канал на… незащищенный, НЕМЕДЛЕННО отставить… в эфире!

А ведь профессор прав: вокруг как-то сразу потемнело, будто наступил вечер. Я посмотрел вверх и похолодел.

Только что чистое небо стремительно затягивало жгутами облаков. Серо-лиловые, они отлипали от пелены, закрывающей горизонт, и створками лепестковой диафрагмы сходились в зените. Ярко-голубой кружок стремительно уменьшался, и в тот момент, когда он пропал, из центра клокочущей лиловой мути во все стороны брызнули ветвистые молнии. На моторку обрушился акустический удар такой силы, будто мир раскололся пополам, а мы оказались точно на линии разлома…

…Тьма навалилась со всех сторон. Аппарат увяз в мутном лиловом киселе – «М-5» кружило, мотало, переворачивало в замедленном кинематографическом темпе. И – ни звука, словно во сне или горячечном бреду, вызванном инфлюэнцей.

… выпали из лилового НИЧТО, и сразу воздух вокруг заревел, перекрывая стрекот «Гнома». Гидроплан встал на нос, повалился в бездонную яму; Эссен тянул штурвал на себя, не в силах понять, где верх, а где низ. Чувства отказывали; поверхность моря, сплошь в пенных полосах шквалов, мелькала то внизу, то по сторонам, то над головой. В какой-то момент лейтенант с ужасом увидел, как ударился о воду аппарат Корниловича – сначала плоскостью, потом носом и заскакал но волнам подобно сорвавшимся с оси крыльям ветряной мельницы.