Крымские ханы первой половины XVII столетия и борьба за самостоятельность и единовластие - страница 38

Мирза насытился местью, но его выстрелом был попран другой закон гор: незыблемый закон гостеприимства. Ханский тесть был убит, едва отойдя от шатра своего зятя, и позор этого злодеяния ложился на хана. Мехмед Герай в гневе бросился за ногайцами — но те умчались прочь. Было очевидно, что Салман-Шах никогда не отважился бы на такую дерзость по отношению к хану, если бы не был подговорен своим двоюродным братом Кан-Темиром — и потому Мехмед Герай послал гонца к Шахину с приказом немедленно арестовать буджакского предводителя.[204]

Получив послание брата, Шахин Герай направился к Кан-Темиру. Тот в последний миг узнал о намерениях калги и ускользнул от него. В одном кафтане, бросив дом и семью, он поскакал из Крыма в Буджак, а за ним понеслись и все его товарищи. Гвардейцы Шахина бросились в погоню — но ногайцы, отстреливаясь, исчезли в степных далях. Бегство буджакских мирз ничуть не обескуражило калгу: опыт жизни при шахском дворе подсказывал ему весьма действенные способы вернуть беглецов.

Шахин приказал разыскать по Крыму всех остававшихся здесь родичей беглых мирз, обрить им головы, нагрузить состриженными волосами телегу и отправить ее к Кан-Темиру. «Знайте, — передал он со слугой, — что если Кан-Темир не вернется, все заложники погибнут в страшных муках!».[205] Дрогнув при виде груза, присланного калгой, многие мирзы двинулись назад в Крым, чтобы спасти своих близких. Кан-Темир не тронулся с места. Это стоило жизни его семейству: Шахин выполнил свою угрозу, и домочадцев Кан-Темира постигли чудовищные казни на персидский манер, страшное эхо которых разлетелось далеко за пределами Крыма.[206]

Гибельная волна ненависти и мести, уже готовая затопить весь Крым, набирала мощь: распря черкесской и ногайской знати вылилась теперь в кровную вражду могущественного буджакского вождя к повелителям Крыма.

Дабы отомстить своим смертельным врагам, Кан-Темир был готов примириться с султаном. Отойдя подальше за Дунай, мирза отправил посыльных в Стамбул, горячо убеждая султанский двор, что Мехмед и Шахин — явные предатели и откровенные противники османов, и что их бесчинствам пора положить конец. Если только будет на то султанская воля, — предлагал буджакский предводитель, — он схватит обоих и доставит к падишаху.[207]

Конечно же, Мурад IV не отказался от такой услуги. Память о позорном разгроме под Карасубазаром не могла быть изглажена никакими мирными заверениями мятежников, и если султан до сих пор не расправился с ними — то лишь потому, что не имел к тому возможности. Теперь же, благодаря Кан-Темиру, такая возможность появилась: пусть в прошлый раз братья отбили атаку с моря — но ведь тогда у них за спиной лежала спокойная степь, а сейчас их можно взять в клещи с двух сторон…

Над Мехмедом и Шахином нависла серьезная угроза: обороняться сразу на два фронта им было, пожалуй, не под силу. Братья начали действовать — каждый по-своему.

Шахин Герай задействовал все связи, какие только имел в Стамбуле, чтобы везирь забрал Кан-Темира на персидскую войну и удалил его из опасного соседства с Крымом.[208] Ради этого калга сделал вид, будто оставил былую вражду к османам: он согласился помочь туркам в строительстве крепостей в устье Днепра и даже обещал выступить вместе с ханом на Польшу.[209] Мехмед Герай же, казалось, и вовсе переменил свой курс: не питая более надежд ни на короля, ни на реестровых казаков, он старался угодить султану, договариваясь с Московией о союзе против Речпосполитой; более того, хан даже заявлял вслух, что намерен разгромить запорожцев и призывал царя поступить тем же образом с донцами.[210]

Но польские дела теперь мало тревожили османов: казацкие вылазки и без того уже почти прекратились из-за строгого запрета гетмана, и хан безнадежно опоздал со своими заявлениями. Внимание османского двора было ныне приковано к восточным окраинам империи, где вдобавок к непрестанной войне с Ираном вспыхнуло очередное восстание приграничных пашей. Уловив эту перемену в настроениях, на виду появился Джанибек Герай. О нем давно уже не было слышно; ходили даже слухи, что отставной хан умер в ссылке