Крючком до неба - страница 8

«Пустые слова» (любопытное определение зауми) – следствие «головных пазов» и любой «пустодупельности». Таковая присутствует у Босха в изобилии: в разных «Искушениях св. Антония» использованы пустые стволы деревьев, пустые кувшины – то в качестве головных уборов, то составляющей частью человекообразных фигур; пустодупельно человекообразное существо с младенцем, восседающее на огромной крысе-, пустое дуплистое дерево украшает голову монашенки, следом за которой – крысоподобное создание, увенчанное кувшином; но и в «Операции глупости» хирург увенчан пустой воронкой.

Все эти мотивы есть и в «Садах земных наслаждений». Обычно подобные изображения у Босха связывают с «нечистой силой» (см., например, в кн.: Г. Фомин: Иероним Босх, М.: Искусство, 1974, с. 151, где цитируется П. Флоренский; см. также: Rosemarie Schuder: Hieronymus Bosch: Das Zeitalter – Das Werk, Berlin: edition q, 1998, где в «Молоте ведьм» автор видит один из основных источников образов и представлений Босха, S. S. 37–44) – это понятие освящено традицией, вполне «исторично» (фольклорно и религиозно). Может быть, именно поэтому ему следует предпочесть какое-либо другое – более нейтральное, например, «тайная сила». Тогда возможно вполне рациональное объяснение этого триптиха Босха, где ведется повествование о ритуалах посвящения. Центральная часть демонстрирует «прибытие» и «учение в приграничьи». Прибывающие верхом на громадных птицах (среди них есть гусь), проходят «круги посвящения». Само «приграничье» окружено виднеющимся вдали лесом и снабжено безусловными «избушками на курьих ножках» (не так уж важно, что эти «постройки» вместо «курьих ножек» обладают рачьими клешнями).

Но главный обряд происходит не в этом (еще идиллическом) «лесу», а в реальной действительности (называемой обычно «адом») – на фоне пожаров, сражений, среди ужасов повседневности (правая створка): «пустая» фигура, увенченная пустым печным горшком, проглатывает «посвящаемых» и пропускает их сквозь себя. Соответствия странствий верхом на гусе, мотива проглатывания и «пустых форм» мифологическим представлениям явны (см., напр., важнейший для понимания зауми и «футуристического письма» полинезийский миф о Хозяйке Ночи, перекусывающей героя Мауи в кн.: Михаил Евзлин. Архетипические источники языка птиц, Madrid: Ed. del Hebreo Errante, 2001, c.c. 23–24). «Пустодупельность» и «проглатывание» («пазушка / смелая зевунья / радугой рака корми») в стихотворении Гнедова соединены по формуле Иеронима Босха. «Пустая форма» как знак-архетип оказывается у русских футуристов («Поэма конца» и пустые холсты Казимира Малевича) естественным продолжением вполне «классических» произведений.

«Долблению головы» или «перебиранию внутренностей» («шестизарядный кубик» Крученых) есть соответствия и в сегодняшнем искусстве: австралийский перформер Стелларк вживляет в кожу головы и тела пластиковые датчики, позволяющие посылать мускульные сигналы в компьютер, который на их основании создает звуковое или изобразительное поле (см. об этих, по выражению Ф. Т. Маринетти, «реабилитациях калеки» в кн.: An International Anthology of Sound Poetry, Kaliningrad, 2001, p.p. 296–317).

действОиль ∞

лицОиль ∞

времядленьяОиль ∞

38 687 г. по Р. X.

«Первовеликодрама» принадлежит к числу наиболее важных произведений Гнедова и ни разу еще, подобно «Поэме конца» (см. об этом: Gerald Janecek: Minimalism in Contemporary Russian Poetry, in: The Slavonic and East European Review, vol. 70 (n. 2), 1992), не была републикована правильно. В «Собрании стихотворений» (Trento, 1992) в преамбуле к ней выпал при наборе знак бесконечности. И статья Энрики Шмидт и книга Брукса воспроизводят это досадное искажение текста. Тем более нелепо выглядит повторение этой опечатки в антологии «Поэзия русского футуризма» (СПб: Академический проект, 1999, с. 390–391), поскольку ее составители – В. Альфонсов и С. С. Красицкий – утверждают в комментариях, что печатают текст по первой публикации в альманахе эго-футуристов «Небокопы» (с. 699).