Крюк Петра Иваныча - страница 53

— Да ты чего, Иваныч? — удивился спаситель. — Я ж Охременков, ты чего? — он шутливо пощелкал пальцами перед носом Петра Иваныча, смещая щелчки туда-сюда поперек носа, как это делают нервные врачи перед психами. — Не узнаешь? — он снова шутейно залез обратно в карман, вытянул паспорт, распахнул на фамилии и протянул клиническому другу — на, мол, сам полюбопытствуй.

Петр Иваныч совершенно шутке не удивился, паспорт, взял и, отведя от себя на расстояние плюсовой видимости, прочел «Охременков Абрам Моисеевич, год рождения 1944-й».

Не воевал, гад, — подумал Крюков, — успел ребенком отсидеться… — Он перевернул страницу, и еще… и еще… пока не долистал до брачного штампа, где обозначено было фиолетовым по белому «Зарегистрирован брак в 1973 году с гр-кой Охременковой Тамарой Юрьевной, 1948-го г.р.»

В голове полыхнуло, словно вновь налетел шквальный ураган и швырнул прямо в лицо самую тяжелую строительную принадлежность. Последние сомнения отвалились, и все прояснилось теперь окончательно. Но уже с другой, с крайней от надежды стороны. Слабым движением он протянул Моисеичев паспорт обратно и выговорил, едва шевеля губами:

— Неважно мне, Абрам Моисеич, устал я… Ты бы шел, а то я спать, наверно, буду, а?

— Давай, давай, родимый, — засуетился еврейский прораб и поднялся с каталки, — спи себе, спи, отдыхай, выздоравливай, Иваныч. И, правда твоя, — продолжал сокрушаться он, разворачивая каталку передком к выходу из палаты, — я ж тебя утомил, наверно, а ты-то, после такого пролета и операций таких — смотри каким молодцом пыхаешь. — Он протянул Петру Иванычу руку для пожатия и заключительно попрощался: — Держись, Иваныч, мы с тобой!

Чтобы не давать в ответ ладони, Крюков успел прикрыть глаза раньше, чем Моисеич протянул свою, и тот понимающе убрал ее обратно. А, убрав, укатил к себе добаливать и выписываться. А Петр Иваныч, так и не распахнув от стыда глаз, лежал и думал, что только что начавшаяся вторая его счастливая жизнь заканчивается, и с этой минуты начинается другая, третья: несчастная, неудавшаяся и, скорей всего, самая последняя…

Эту ночь он не спал и от ужина, хотя уже было можно кефир и мясное паровое суфле, тоже отказался.

— Иуда… — вышептал он снова. — Вот почему иуда-то… А я-то и знать ничего не знал…

Русская фамилия, как он разведал в паспорте, принадлежала, оказывается, не Абрам Моисеечу, а жене его, проститутке Тамаре. Ее-то вместе с этим отличительным русским знаком Абрам и отхватил при заключении бесчестного брака в 1973 году — жопу прикрыть и в начальники через это выбиться.

Не вышло в большие-то, — злорадно подумал Петр Иваныч, — в маленьких застрял — не все коту масленица… Натурально, жид, — продолжал размышлять он о феномене Охременкова, — просто еврей так хитро себя не запрячет — подлости не хватит и духу на подобный дурман…

Реабилитационный покой не наступал. Наоборот, здоровье, отступив назад, перекинуло эстафетную палочку центральной нервной системе, которая, отсчитывая от момента страшной правды, непрерывно сигналила по всем краям организма о получившемся фиаско, беспрепятственно достигая самого наималого чувственного рецептора.

Что же это? — с животным страхом переживал случившееся горе Петр Иваныч. — Что же во мне теперь содержится? Чье кровавое наполнение — жидярское? Или смесь, все-таки, нейтральная больше, чем ихняя?

Боль в боку не утихала, а, казалось, только горячела и горячела, будируя неприятные разрозненные соображения. Сшитое предплечье также гудело паровозом, который в отдельные промежутки сипло выпускал котловой пар и ошпаривал зону хирургического вмешательства выше левого локтя. В последний раз Петра Иваныча обожгло особенно болезненно, и в момент этой конкретной боли до него дошла причина того, почему Охременков похож на Берию: не по очкам ни по каким и не по строительным процентовочным уловкам, а просто потому, что уже тогда он был глубоко законспирированной жидовской мордой, но только Крюков об этом ничего не знал, не задумывался, доверял другой своей интуиции, оказавшейся на деле обманной и наивной, хотя и более добродушной. Но тогда, получалось, зачем Абрам этот Моисеич путевку ему поднес ветеранскую, а не утаил и своим не перебросил по тихой. Среди ихних, между прочим, тоже ветеранов до хуя: и по войне и по труду…