Кто правит бал - страница 8
— Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью, — негромко пропел Турецкий, но никто не отреагировал.
У окна стоял чистый стол, очевидно, принадлежавший убитому. Ящики были демонстративно выдвинуты и зияли пустотой. На столе портрет Невзорова в траурной рамке и одинокая белая гвоздика.
Турецкий занял место убитого в удобном кресле и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Что за человек был Невзоров?
Ответа не последовало, коллеги отвлеклись от своих занятий, но высказаться никто не пожелал. Турецкий пригляделся к аналитикам и, выбрав наименее морально устойчивого, направил атаку на него. Парень лет двадцати трех усиленно прятал глаза и разглаживал и без того гладкую, полированную поверхность стола. Возможно, он слишком близко к сердцу воспринял смерть сослуживца, а возможно, просто боялся сболтнуть лишнее и предпочитал даже не смотреть на Турецкого.
— Когда вы в последний раз его видели? — осторожно начал «важняк», и парень под испытующими взглядами четырех пар глаз окончательно смутился и сник. Судорожно сглотнув, он хрипло произнес:
— Не помню, — но вдруг, как бы спохватившись, что плохая память странная черта для аналитика, поправился: — Наверное, в последний его день на работе… перед отпуском.
— Вы были близки с ним, встречались вне службы?
— Не-е-ет. — Парень усиленно замотал головой.
— А на работе?
— Нет, Невзоров всегда работал самостоятельно.
— От кого он получал задания?
— Очевидно, от Корнилова или от самого… Президента.
— То есть этого вы не знаете?
— У нас серьезная организация, а не футбольная команда, — гордо заявил аналитик и, довольный собой, оглядел коллег, ожидая одобрения. — Мы, конечно, играем в пас, но у каждого свое конкретное направление, и сводить наши отчеты — прерогатива начальства.
Парень немного расслабился, полагая, что его гневная отповедь остудит пыл Турецкого, но «важняк» только разошелся.
— Каким же, интересно, образом вы попали на эту замечательную работу?
— А какое это имеет значение?
— Это тоже секретная информация?
— Если вы думаете, что у меня влиятельные родственники или друзья родственников — ошибаетесь.
Его бы, конечно, вытащить в прокуратуру и прижать хорошенько, но уже поздно. Его теперь так настращают, что он слова не скажет.
— А у Невзорова?
— Не знаю.
— Кто определяет степень секретности ваших изысканий?
— Не знаю.
— И все же?
— Мы.
— Сами?
— Нет.
— Но вы?
— Да.
— А еще кто?
— Не знаю. — Парень был на грани нервного срыва.
— Были ли аналитические записки Невзорова только для внутреннего употребления или, может быть, попадали в какие-то иные структуры?
— В секретариат СНГ.
По мнению Турецкого, ничего крамольного не прозвучало, но по напряженным взглядам остальных аналитиков он понял, что услышал то, чего не должен был услышать. Вспотевший вдруг «предатель» бросился что-то писать, давая понять, что от него больше ничего не добиться. Белов вышел за дверь. Турецкий попрощался и, поблагодарив за содействие, тоже откланялся.
— Я навел справки, — сказал Белов, возвращая на место телефонную трубку. — Советники в секретариате СНГ, с которыми контактировал Невзоров, сегодня утром отбыли в Бишкек на закрытое совещание. Совещание продлится как минимум шесть дней.
Квартира Невзорова на Большой Грузинской улице напоминала склад и выглядела нежилой. Получив жилплощадь почти год назад, Невзоров перевез разобранную мебель и ящики с вещами, но все так и пылилось в углах. В спальне стоял диван и телевизор, а в холодильнике два пакета давно прокисшего молока. Значит, Невзоров здесь практически не жил, возможно, наведывался изредка. Турецкий бегло осмотрел комнаты и, не обнаружив ничего заслуживающего внимания, отправился к матери убитого.
Он заранее готовил себя к рекам слез и увещеваниям поймать как можно скорее извергов-убийц. Но Римма Константиновна Невзорова оказалась стойкой женщиной и держалась вполне сносно.
— Видите ли, я врач, и мне часто приходится видеть смерть. Не то чтобы я привыкла, просто уговариваю себя, что это рано или поздно происходит с каждым. С Олегом — слишком рано.
Она проводила Турецкого в комнату, скромную, но очень уютную. Портреты Турецкого сегодня просто преследовали. Правда, украшением этой комнаты служило не лицо Президента и даже не фотография Невзорова. Одна стена комнаты была увешана снимками совсем маленьких детей: ревущие, надутые, веселые, спящие, сосущие и жующие детские мордочки.