Кто стучится в дверь - страница 53

стр.

Высунув от напряжения язык, она расписалась за редактора и наклеила свою фотографию пятилетней давности.

Помощник депутата Александрова очень охотно согласился на интервью. Встречу, не ломаясь, назначил на следующий день.

«Да под этим депутатом сейчас земля горит, – объяснила подруга-журналистка. Она сидела рядом, чтобы подсказывать реплики в случае непредвиденных затруднений. – О! Какой каламбур для статьи! Под главой земельного комитета горит земля! Как тебе?»

«Ну так…»

«Да ты не понимаешь!» «А почему горит-то?»

«Он пару недель назад такой проект провел через свой комитет! Отдал какой-то заповедник под строительство какого-то предприятия. У меня знакомые – гринписовцы – чуть от инфаркта все скопом не померли. Сейчас акцию протеста готовят… Сколько он взял, интересно?»

«А он вообще как – богатый?»

«Да их разве поймешь… Он ведь до последнего времени чиновником был, а им быть богатыми не положено. Коммерческой деятельностью заниматься нельзя. Но выворачивался как-то. Миллион баксов-то уж всяко имеет…» – подруга зевнула.

…Пропуск был заказан заранее. В назначенное время помощник ждал ее у проходной. Он оказался симпатичным, спортивным, загорелым, разговорчивым. Пока шли по коридорам, он жаловался на экологические организации.

«Ведь нельзя жертвовать людьми во имя деревьев? – спрашивал он, ожидая ее поддержки. – Это предприятие даст работу тысячам человек, которые сейчас голодают! А леса… Что ж. Я люблю лес, люблю грибы собирать, но я понимаю: человечество растет, ему нужны территории. Можно, конечно, уменьшить человечество, но мне кажется, правильнее будет расчистить территории. С этим просто надо смириться. И знаете, что возмутительно? Что вмешиваются европейские организации! Значит, собственные леса они извели, чтобы жить сыто в промышленных странах, а теперь требуют от нас, чтобы мы жили в отсталой стране, сохраняя им кислород и заповедные леса для их отдыха! Ведь так получается! Если бы Древняя Греция не вырубила леса еще до нашей эры, она бы не создала своей цивилизации!»

В общем, пока шли по Думе, помощник депутата Александрова мягко и ненавязчиво надиктовал ей будущую статью.

Сам депутат тоже вспоминал Древнюю Грецию, показывал какие-то бумаги с цифрами, жаловался на то, что из-за жухлых истоптанных клумб невозможно расширить многие московские дороги, что за сохранность загаженных сквериков больше всего выступают те, кто там гадит (самостоятельно или с помощью собак), но при этом взгляд депутата был тусклым, а вид усталым. Иногда он сбивался и тогда смотрел на помощника, сидевшего слева от Анюты и даже заглядывавшего в ее блокнот. Помощник с удовольствием подсказывал и медленно повторял, чтобы она успевала записать.

Наконец, она захлопнула блокнот, выключила диктофон. Помощник встал. Встала и Анюта.

– Кстати, Евгений Владимирович… Я ведь встречалась с вашей женой. Раза два, по-моему. Знакомство поверхностное, но она мне очень понравилась. Примите мои соболезнования…

– Встречались? – почти равнодушно спросил он. – Где?

– В Клязьме… У одного художника, иконописца.

– Вот как… – немного растерянно он посмотрел на помощника. Тот пожал плечами. – Давно?

– В прошлом году еще. В ноябре, наверное. А потом в декабре.

– Вот как… – снова повторил Александров. – Я и не знал, что у нее были знакомые иконописцы.

«Зря пришла! – поняла она. – Он не знал об этом знакомстве. Ничего я здесь не выясню. Надо искать в Клязьме. Или в Валентиновке».

– Иконописец! Надо же… – депутат покачал головой.

– Это был очень хороший человек. Он расписывал церкви.

– Сейчас не расписывает?

– Расписывает, – исправилась она. – Я неправильно выразилась. Это очень хороший человек.

Она вам про него не рассказывала? По-моему, ваша жена даже что-то у него взяла… Может, я ошибаюсь… Или не так поняла…

– Взяла? Что взяла?

«И тут прокол… Хотя если его мадам притащила домой три миллиона долларов, дурак он будет, если признается. Но все-таки намекнуть надо… Это как они могут выглядеть, эти деньги? Сколько места занимают? Чемодан? Два чемодана?»

– Так что она взяла? Вы не объяснили… – ей показалось, что глаза депутата стали тревожными.