Кто твой враг - страница 40

Наконец они отсмеялись. Салли вытерла глаза, заметила, что все еще держит в руке фотографию Ники и передала ее Эрнсту.

— Смотри, — сказала она, — это брат Нормана.

Эрнст побледнел так, будто от его лица отхлынула кровь.

— Как он умер, — спросил он, — при каких обстоятельствах?

— По-видимому, на маневрах. — Норман уже несколько протрезвел. — Подробности мне не сообщили.

Эрнст встал — его прошиб пот, — положил фотографию на место.

— Нам, пожалуй, пора спать, — сказал он Салли.

— Да ладно, — сказал Норман, — останьтесь, выпьем еще.

— Я не против, — сказала Салли.

— Нет, — сказал Эрнст, — я устал.

Салли поднялась — ей было и неприятно, и неловко.

— Может, оно и лучше, — сказала она.

Эрнст взял ее за руку.

— Спокойной ночи, — сказал Норман.

В дверях Салли чмокнула Нормана в щеку, крепко обняла и тут же высвободилась.

— Спокойной ночи, — сказала она, — и спасибо.

— А теперь изволь объяснить, почему мы не остались выпить еще, в чем дело? — спросила Салли, когда они вернулись к себе.

— Я устал.

— Ты был груб с Норманом.

— Мне его защита не нужна.

— Он из кожи вон лез, чтобы расположить своих друзей к тебе. По-моему, ты должен быть ему благодарен.

— Я не нуждаюсь в его одолжениях.

— А он уже оказал тебе одолжение, и очень серьезное. Мне казалось, ты хотел с ним подружиться.

— Тебе не понять. Мы никогда не смогли бы подружиться.

— Почему?

— Норман опасен, он… я имел дело с такими, как он. Они раскалываются первыми. Они…

— Хорошие?

— Да, — сказал он. — Ненавижу хороших людей, до чего же я их ненавижу.

— Я тебя не понимаю.

— А я и не рассчитываю, что ты поймешь. А вот Карп, тот понял бы меня. Карп, он это знает.

— Мне не нужно обращаться за объяснениями к Карпу. Теперь я знаю, что хорошие люди тебе ненавистны, и с меня довольно. Ты ведь так сказал?

— Тебе не понять.

— Мне не понять. Ты уже это говорил. Раз мне не понять, значит, не понять. Тебя это устраивает?

Эрнст ударил ее рукой наотмашь так, что она опрокинулась на кровать.

— Салли?..

Она молчала, скрючилась на кровати, уронила голову, лицо ее завесили волосы.

— Я тебя сильно ушиб?

Она закрыла лицо руками.

— Прости, я не хотел, — сказал он.

В глазах ее, когда она отняла руки, не было слез. Она была так потрясена, что даже не заплакала.

— Я не помнил себя, — сказал он.

Салли встала, убрала со стола, принялась раздеваться, одежду при этом складывала с особым тщанием.

— Сердишься? — спросил он.

— Давай ложиться. Ты устал.

Он подавленно и вместе с тем волнуясь смотрел, как она скидывала белье, вешала на спинку стула комбинашку, лифчик, трусики, надевала пижаму.

Он присел на край кровати.

— Прости, — сказал он.

Салли продолжала чистить зубы.

— Я не сознавал, что делаю.

В конце концов Салли подошла к нему, притянула к своему ровному, теплому животу, так что его голова уткнулась ей под грудь. Ее пальцы, точно корни, поползли по его волосам, добрались до шрама, змеившегося по затылку.

— Откуда он у тебя? — спросила она.

— Схватился с одним парнем.

— А что тот парень?

— Он мертв.

Салли отдвинулась от него:

— Я не думала, что ты и в самом деле…

— Первый парень, которого я убил, был вервольфом. Знаешь, кто такие вервольфы?

— И знать не хочу.

— В последние дни войны из истовых гитлерюгендовцев формировали особые батальоны — им было велено защищать Берлин до последней капли крови. Я схватился с одним из них через несколько дней после того, как Берлин пал.

— Почему ты стараешься меня напугать?

Что правда, то правда, подумал он. Я стараюсь ее напугать.

— Эрнст, что станется с нами?

— Не знаю.

— Мы могли бы пожениться.

— Твои знакомые сказали бы, что я польстился на твой паспорт.

— Но это же неправда.

— Почему, — сказал он, — паспорт-то у тебя есть.

— Но ты же любишь меня. Ты сам так сказал.

— У тебя есть паспорт. Может быть, поэтому я тебя и люблю.

— Ты веришь в Бога? — огорошила его вопросом Салли.

— В кого-кого?

— В Бога.

— Не знаю. Как-то никогда об этом не задумывался. А это важно?

— Меня воспитывали в неверии. Мои родители — социалисты. А я верю в Бога.

— Ну, так ты веришь в Бога, — сказал он, — ну и что?

— Что толку объяснять. Тебе не понять.

— Угу. То-то и оно. — Эрнст натянул куртку. — Нам никогда не понять друг друга. Слишком разная у нас была жизнь.