Кто взял фальшивую ноту? - страница 14

— Как — не дал? — удивился Женька. — Отец он тебе или нет?

— Он велел выбросить эти глупости из головы.

— Федь, — подал голос Васька, — пусть твоя мама напишет расписку. Чего тут особенного?

— И правда! — воскликнул Костя. — Будь другом, выручай!

Все уставились на меня, и я понял, что надо идти. Маме я все объяснил. Она выслушала и, не задумываясь, тут же написала расписку.

Уточкин внимательно перечитал расписку. Поставил печать, что-то написал на ней и запер в ящик стола.

— Пошли, — сказал он и повел нас в темный подвал. Там была кладовая домоуправления.

— Минуточку! — воскликнул он и нырнул в какую-то низкую дверь.

Вскоре из-за двери послышался грохот и стон Уточкина.

Васька чуть не подавился булкой. Гриша притих. Костя и Женька с удивлением уставились на дверь. А я не знал, что и подумать.

Наконец Уточкин появился. Он пятился боком и волочил за собой нечто загадочное.

Через минуту он положил к нашим ногам то, что называл «отличным контрабасиком».

Контрабас был весь в трещинах, без струн и подставки.

Видя наше замешательство, Уточкин сказал:

— Берите, берите, а то ведь раздумаю!

И мы потащили контрабас во двор.

А Уточкин смотрел нам вслед и облегченно вздыхал.

Мне показалось, что он пробормотал:

«У-х-х, наконец-то избавился от этой гадости!»

Оркестр был в сборе. Мы расположились за домом, перед пустырем, на узкой асфальтированной дорожке.

Мы собирались разучивать песню «Я люблю тебя, жизнь».

Эту песню выбрал Женька. Он знал много хороших песен, помнил десятки разных мелодий и всегда что-то мурлыкал себе под нос, даже не замечая этого. Он сказал, что «Я люблю тебя, жизнь» — очень важная и нужная песня и ее должен уметь играть всякий порядочный оркестр.

Правда, в нашем оркестре не очень-то гремели трубы и тромбоны. Их у нас просто-напросто не было. По той же причине обошлось без золотого сияния валторн и стука барабанов.

Нельзя сказать, что у нас вообще ничего не было. Как-никак в оркестре были фагот, скрипка, губная гармошка и контрабас без струн и смычка.

Контрабас, вероломно брошенный хозяином, лежал на асфальте, занимая всю дорожку, и мешал прохожим.

А Костя заявил, что родители послали его по важному делу. Он, мол, мигом слетает туда и обратно, а репетицию можно начать и без него.

Мы уговорили двух мальчиков и двух девочек — первоклассников из нашей школы — подержать инструмент в вертикальном положении. Где это видано, чтобы в хорошем оркестре контрабасы валялись на земле?

Мальчики согласились сразу, а девочек сперва напугал вид этого великана, безмятежно развалившегося на дорожке. Но вскоре дело уладилось, и все получилось замечательно. Это очень хорошо и солидно, когда над оркестром возвышается контрабас. Женька без него ни за что не согласился бы начать репетицию.

В самый последний момент появилась Таня. Конечно, без тромбона. Оглядев нас, она сказала:

— Подумаешь, артисты нашлись!

Но не ушла.

А я приготовился играть на фаготе. Правда, я предупредил Женьку, что у меня пока получается всего-навсего одна, иногда две ноты.

Первый звук моего фагота был очень высокий и какой-то неустойчивый. А главное, требовал огромной затраты воздуха из моих легких и напоминал козлиное блеяние.

Второй звук был куда лучше! И сомневаться в этом не приходилось. Он был пониже, поувереннее, а так как я часто менял дыхание, он походил на солидное утиное покрякивание.

Женька выслушал меня, вздохнул и согласился.

И я добросовестно помогал оркестру играть «Я люблю тебя, жизнь». Мне казалось, что в песне и мои два звука могут пригодиться. Вот, помню, тогда, в Кремле, один мальчик играл на такой огромной-огромной трубе, свернутой, словно гремучая змея. Он тоже несколько раз надувал щеки, а потом сидел и ничего не делал. Все вокруг, надрываясь от старания, играли, а этот сидел, словно его ничего не касается.

Гриша тоже с воодушевлением дул в губную гармошку, и мне казалось, что он нам изрядно мешает. Но Женька не гнал его, и я тоже решил не обращать на него внимания.

Сережка слушал, слушал, махнул на все рукой и, сунув скрипичный футляр под мышку, исчез.

Васька на репетицию опоздал. Он явился без виолончели, удивился и спросил: