Кубинский рассказ XX века - страница 15

Самые же отважные во главе с Баракутеем, сиротой, которого подобрал на улице и взял на воспитание местный приходский священник, пойдут прямо до Охо дель Агуа, за перевал, к развилке дороги и остановятся у начала проселка на Сан Хуан де лос Ремедиос.

Баракутей — самый настоящий чертенок. Он всегда готов помочь отслужить мессу на варварской латыни, которой его обучил падре; прицепить жгут пальмовой соломы к линялому мундиру старого члена муниципалитета; помочь переехать в другой дом целой семье, если ее глава занят утром на работе; дернуть за косицу первого в поселке китайца-центрифуговщика, возвращающегося с сахарного завода; полночной порой лететь сломя голову через поле на хутор за повивальной бабкой для готовой вот-вот разродиться соседки; метко запущенным камнем изобразить роскошное солнце на витрине аптеки. Никто не умеет быстрее его влезть на кокосовую пальму, так ловко, ухватившись за носовое кольцо, вытащить застрявшую в болоте воловью упряжку, ловить канареек, разбивать рогаткой уличные фонари, чтобы легче было опустошать фруктовые сады, пышная листва которых нависает над забором, или единым махом перебраться через речонку в самом ее широком месте.

Благодаря этим дарованиям Баракутей пользуется глубоким уважением и беззаветной любовью всех носящих короткие штанишки соседей, которыми он и командует вместе с Мигелем, другим сиротой, взятым под опеку хозяевами сахарного завода. Мигель — его соперник, сотоварищ и первый адъютант во всех коллективных предприятиях по истреблению местных собак.

Оба бесенка так и подпрыгивают на месте, так и вертятся в ожидании сладостного шума, который возвестит приближение цирковых повозок. А пока здесь, у Охо дель Агуа, пользуясь своей командирской властью, плутовской сноровкой и стратегическим талантом, они принимаются размещать толпу малышни в места, наиболее пригодные для того, чтобы таскать с деревьев фрукты, выкапывать бататы и разорять птичьи гнезда.

Впрочем, этим планам не суждено претвориться в жизнь, ибо издали, с дороги доносится долгожданный цокот копыт и скрип колес.

— А может, это патруль гвардейцев? — спрашивает самый маленький из оборвышей, не имеющий еще опыта в предприятиях подобного рода.

— Еще чего! Это повозки, — уверенно отвечает Баракутей, предварительно взглядом проконсультировавшись с Мигелем.

— Конечно, повозки, — подтверждает тот и вдруг испускает ликующий крик: — Акробаты!

— Акробаты! — во всю глотку орет ребятня и что есть духу во главе с Баракутеем бежит по дороге навстречу повозкам, которые, постанывая и покряхтывая, тащатся по глубоким пересохшим колеям.

В два часа пополудни повозки въезжают в поселок. Их три. Над ними возвышается тент из сшитых вкривь и вкось почерневших кусков брезента. И каждую тащат две пары мулов. На крупах бедных животных многочисленные кровоточащие следы стрекала, удары которого щедро расточались во время перехода по ухабистой дороге.

Впереди первой повозки, на одном из мулов, том самом, что умеет считать и выступает на арене, вынимая билетики с цифрами, торжественно ударяя в барабан, едет Тотико, неизменный Тотико, с лицом, обсыпанным пудрой, и в перкалевом жабо. Шествие замыкает серая, шелудивая, морщинистая громада сенсационного млекопитающего, уныло и сонно помахивающего хоботом. Акробатов эскортирует оборванное войско поселковых сопляков, среди которых отважными заигрываниями со слоном, шутками и дерзкими выходками особо выделяются Баракутей и его первый адъютант.

Время от времени ребячья толпа рассыпается. А затем мальчишки, хохоча во всю глотку, прыгая и хлопая в ладоши, будто маленькие дикари, снова собираются вокруг какой-нибудь старухи — «я сегодня ну чистый комок нервов», — которая со шлепанцем в руке вытаскивает из веселого хоровода удравшего с уроков внука, или принимаются строить гримасы за спиной разъяренного гуахиро, с ремнем в деснице преследующего своего лохматого отпрыска, упрямо прячущего букварь под рубашку.

Кортеж сворачивает за угол церкви. Прискакавший еще утром хозяин цирка уже успел расклеить афиши и прийти к соглашению с падре, что за ежедневную мзду тот предоставит для выступлений церковную площадь, на которой два негра уже начали очищать от бурьяна огромный круг. Повозки останавливаются. Циркачи немедленно приступают к разгрузке. Вместе трудятся и директор, и клоун, и канатоходцы, не говоря уже об униформистах. Постепенно собирается любопытствующая публика: кишит малышня, с разинутым от изумления ртом взирающая на подготовительные работы; по углам площади толпятся принаряженные застенчивые поселковые девушки, мечтающие о чудесах веселых балагуров-артистов, в которых они заранее готовы влюбиться; за девушками присматривают старухи, чье змеиное шипение не смолкает даже перед лицом великого события.