Кубинский рассказ XX века - страница 41

Размеренным, механическим шагом, как маятник, отмерял секунды, уносившиеся в глубь ночи, а мое воображение рисовало чудовищные картины, пока я ходил между двумя рядами коек, скользя взглядом по лицам спящих арестантов.

Какие странные, безумные образы рисовало мое воображение! Узкий проход между койками всегда казался мне коварной западней, вызывая в душе мучительные подозрения. То, что так потрясло меня в ту ночь, что неотступно преследовало тогда мое сознание, терзает меня до сих пор, постоянно и безжалостно будоража нервы, точно звонок электрического будильника, предназначенного для того, чтобы не дать уснуть или отдохнуть измученной душе.

В ту ночь!.. Уж не помню, почему вдруг у меня зародилась эта роковая мысль? Помню только, что лица спящих арестантов постепенно начали вселять в меня тревогу, пока, наконец, пораженный, я не застыл перед одним из них. Вытянувшийся, недвижный, он походил на мертвеца. И тогда на память пришли прочитанные где-то слова: «Разве спать не значит быть какое-то время мертвым?» А может быть, смерть и есть вечный сон? Это бредовое предположение сразу же заставило меня вспомнить о кошмарах, ничего не оставляющих в памяти, непроницаемых, кочующих на тихой колеснице снов от ночи к утру. Охваченный отчаянным, безудержным смятением, я чувствовал, как во мне пробуждается мрачное подозрение, внушающее панический страх, будто все мои соседи по камере мертвецы, а я — единственный свидетель, толкователь их переменчивых поз, вздохов, всхлипов, предсмертных хрипов, которые они испускают на бескрайнем пастбище смерти…

От этой жуткой мысли я оцепенел. Но в тюрьме привыкаешь ко всяким ужасам, и я решил воспользоваться подходящим случаем, чтобы с парадоксальным упорством изучить загробную жизнь этих мертвецов…

Объятый душевным волнением, я разглядывал всех по очереди. Хорошо знавший и проникший в самую суть этих грязных, ничтожных душ, я должен был безошибочно, с абсолютной точностью определить, какая существует связь между преступной жизнью каждого из них и тем обликом, который заставила принять их смерть, отдав во власть могильного сна. Первый, — жалобно стонавший, как ребенок, был грузчиком мебели… Казалось, он раскаивается в своих пустячных поступках перед лицом невидимого, беспощадного судилища… Несчастный, замордованный парень! Второй, — убивший старуху в темному углу, лежал, скрестив руки на груди, и тихо посвистывал, как буря, пропущенная через глушитель. Третий, — прекрасно умевший доказывать свое алиби, каким-то немыслимым, непостижимым образом сплел свои тонкие, точно плети, руки и ноги. Четвертый был закоренелым преступником: его закрытые синюшные веки глубоко запали в зеленые глазницы. Пятый, — уже немолодой, лысый, комичный толстяк, отменный шулер и цирковой шарлатан, — держал руки над головой, будто выделывая смешной пируэт, как танцовщик, разучившийся танцевать. У шестого был вид победителя: волосатая грудь, из приоткрытого рта вырывалось могучее дыхание… (На самом же деле его обокрал вор, а потом упек за решетку…) Седьмой, убийца-рецидивист, скрючился на койке, как эмбрион, словно боясь самой высшей меры наказания — заново родиться на свет.

Подавленный тишиной и этой чудовищной картиной, я пытался представить себе те кары, которые должны были обрушиться на мертвецов в загробной жизни, и перед моим взором вставало мрачное зрелище пыток, вызывавшее в моем необузданном воображении дантовские видения, а в моей душе небывалое, неистовое, мужественное стремление сделать все, чтобы навечно продлить свое ночное дежурство, не дать себе уснуть никогда… Никогда!..

Я продолжал свое адское обследование. Один из арестантов лежал, покрытый простыней с головы до ног, будто сам себя одел в саван… На другом сидела мошкара, взлетевшая, когда я подошел, но тут же вновь усевшаяся на него, точно на труп… По его соседу, как, впрочем, и по многим остальным, ползали, словно черви, многочисленные клопы, раздувшиеся от выпитой крови… Третий при моем приближении открыл зеленые, мутные, словно морская вода, глаза и посмотрел безжизненным взглядом: я застыл возле него от страха. Но он по-прежнему оставался мертв!..