Кубинский рассказ XX века - страница 59

Начальника Президентской Канцелярии всегда поражало неуемное преклонение перед Клаузевицем[19], в котором сержанту виделся изобретатель той самой «тотальной войны», что кочует по страницам научно-фантастических романов: раскаленные адские машины, сравнивающие с землей вражеский город; подъемные краны, подхватывающие каменные дома и обрушивающие их с огромной высоты на сопротивляющихся; огнеметы с разверстой и глубокой, как туннель, пастью; танки, вмещающие сразу триста солдат… словом, «тотальная война», о теоретике сержант Крыса знал лишь со слов другого сержанта, а тот, в свою очередь, почерпнул сведения о ней от капрала, состоявшего при неком лейтенанте, у которого был собственный трехтомник «О войне» и «Битва при Ватерлоо»[20] и которому нравилось размышлять вслух о теоретических положениях Клаузевица. «Да… Этот Кляузниц мог бы переплюнуть и Бунапарта!» — говорил сержант Крыса, подсовывая салат своей любимице Клеопатре. Начальник Канцелярии нередко задавался вопросом: откуда такое неистребимое желание истребительной войны у сержанта Крысы, мягкого и простодушного человека, который в положенные дни причащался, который мог лить слезы при виде заболевшей черепахи и тратил чуть ли не все свое жалованье на оловянных солдатиков, чтобы потом раздарить их уличным мальчишкам, а если взять литературу, то здесь ему было ниспослано счастье любить одну-единственную книгу — «Граф Монте-Кристо». Он читал и перечитывал эту несравненную и незаменимую книгу сотни раз, и тем не менее подвиги графа Монте-Кристо по-прежнему утоляли его собственную жажду красоты, любви, приключений, по-прежнему тешили его тайные мечты о власти. Словом, давали ему, маленькому человеку, простому сержанту, все, что другие могли отыскать лишь в писаниях Эпиктета[21], Боэция[22] или Марка Аврелия[23]. Но так или иначе, сержант Крыса буквально бредил тотальной войной, массовыми убийствами, истреблением целых народов. Он страшно досадовал, что Пограничный Конфликт, возникший между его страной и страной соседней, — по сути дела, граница была чисто теоретической, ибо давно затерялась в девственной сельве и четкость ее линии сохранилась разве что на школьных географических картах, — будет разрешен мирным путем. «Напустить бы на них что-нибудь пострашнее!» — думал он, и перед его расширенными глазами неслись грозные машины, которые покоряли межпланетные пространства в комиксах, заполнявших воскресные приложения местных газет.

Начальник Президентской Канцелярии вошел в свой кабинет, обставленный в помпейском стиле; письменный стол венчала внушительная чернильница с наполеоновским орлом на крышке, а рядом с ней белела стопка бумаг, к счастью несложных, не требующих особых размышлений. Покончив с этими бумагами, он в ожидании обеда, который ему обычно приносил все тот же сержант Крыса, решил пройтись по просторным и пустынным залам дворца, наслаждаясь тем, что вокруг нет ни стражи, ни прислуги — словом, нет ни единой живой души. Большой зал в стиле Людовика XV — белый с позолотой рояль, купленные по случаю гобелены — примыкал к президентским апартаментам, обставленным в стиле Эскориала, которые вели в библиотеку, где стояли бесконечные и никем не потревоженные Моммзены, Мишле, Гизо, Чезаре Канту, Дюрюи[24]. Дальше шли покои, предназначенные для супруги Президента, если таковая имелась, — все сплошь «модерн»: наяды, обрамляющие зеркала, рисунки в стиле Альфонса Мухи[25] или скорее Бёрдсли[26], печальные Пьеро, поющие при луне серенаду, которые украшали ширму, прикрывавшую умывальник и скандально знаменитое биде, возбудившее лет сорок тому назад всяческие толки главным образом потому, что его, соблюдая строжайшую секретность, везли из Франции. Зал Аудиенций и Вручения Верительных грамот отдавал средневековьем: ореховые консоли, воинские доспехи на стенах, расшитый балдахин над президентским креслом. На одном из гобеленов изображен Людовик Святой, вершащий правосудие под сенью дуба…

Когда обед был подан, Начальник Президентской Канцелярии вошел в столовую, где среди сумятицы картин с кентаврами и вакханками, созданными в начале века кистью одного из подающих надежды учеников Парижской школы изящных искусств, выделялся натюрморт с бутылкой «Вдовы Клико» (марка шампанского была выписана с особым тщанием), из которой в виде пены вылетал целый сонм ангелов и херувимов. Начальник Президентской Канцелярии уселся за стоя на кресло самого Сеньора Президента. Что и говорить, попадая во дворец Мирамонтес по воскресеньям, он чувствовал себя почти Президентом. Однажды он даже повязал через плечо президентскую ленту, чтобы ощутить всю полноту власти. «Слышали, о чем говорят в городе? Генерал Мабильян поднял восстание. На улицах творится бог знает что. Теперь без тотальной войны не обойтись! Прикончить бы всех по ту сторону границы — все зло от них!» Начальник Президентской Канцелярии, однако, безмолвствовал: он рассматривал маленькую книжку репродукций картин Пауля Клее