Кубинский рассказ XX века - страница 7

С тех пор наши прогулки приобрели более интимный характер. Невинность стала серьезнее. Своими огромными голубыми глазами она пристально всматривалась в мои и надолго умолкала, погрузившись в таинственное внутреннее самосозерцание. Однажды, когда я, строя устрашающие гримасы, смеясь, твердя, что сейчас откушу у нее кусочек губы, хотел поцеловать ее, она резко, почти грубо, оттолкнула меня.

— Нет, нет! — воскликнула девушка. — Не забывай, что мы уже не дети.

Я рассмеялся, а она рассердилась. Ей хотелось, чтобы ее любили по-настоящему. Почему я не люблю ее так, как ей хочется? Но когда я спрашивал, в чем же состоит ее желание, она не могла мне ответить: Хакоба сама этого не знала. Порой девочка разражалась горьким плачем, крепко обнимала меня за шею, и ее хрупкое, нежное тело сотрясали судорожные рыдания. Огромное неясное желание зрело у нее в груди и душило.

— Нет, ты мало меня любишь… Я не умею объяснить… но чувствую, что ты недостаточно любишь меня.

Чарующее безмолвие бора поглощало сетования этой не завершившейся полной близостью любви. В подобные унылые, тоскливые минуты мы старались в усталости, вызываемой движением, найти забвение от страшного напряжения души и предпринимали долгие прогулки, истощавшие последние силы. Тщетно! Сколько раз, когда Невинность шла впереди меня и я смотрел, как ее стройная, худенькая фигурка ныряет под ветвями, мгновенная дрожь пробегала по моему телу.

Платье едва скрывало хрупкое тело, в котором во всей своей влекущей красоте уже расцветала зрелость. Лес стискивал нас крепким объятием. Глухое безмолвие этих пространств проникало в меня, било по нервам, давило, как что-то физически ощутимое, и часто, испытывая странное головокружение, я прикрывал глаза.

Вечерами, по возвращении в гостиницу, я бросался на постель, и мой мозг начинал пылать от ослепительных видений, и сердце переполнял огромный, доходящий до боли, восторг счастья.

Порою, когда гнет полуосознанных, мучительных желаний не давил на нас, мы резво бегали по лесу, веселились и были готовы смеяться с утра до ночи. Характер моей милой подружки оставался детски шаловливым. Именно в эти незабываемые дни ее нежная и страстная душа открылась мне во всей своей полноте, и я наслаждался очарованием ее расцветающей юности. К этому странному сочетанию застенчивости и дерзости, стыдливости и беспомощности, лукавства и беззаботности я испытывал такое влечение, которое, признаюсь вам, позже не пробуждала во мне никакая другая женщина. Восхитительное создание, выросшее и развившееся на воле, на лоне природы, было, как и природа, полно противоречий и чудесных чар. Невинность обладала неиссякаемой любознательностью и здоровой жестокостью и ничего не боялась. Не значит ли это, что ей были неведомы ухищрения кокетства, с которыми женщины столь ловко пользуются своей слабостью? Нет, в этой врожденной, естественной безмятежности и состояло ее главное очарование. Когда Азор приносил нам в зубах еще трепещущую добычу, девочка смотрела расширившимися от любопытства и удивления глазами на последние конвульсии животного и, обмакнув кончики тонких пальцев в кровь, бьющую из ран, вне себя от восторга, в котором я ни разу не заметил даже тени сострадания, разглядывала их.

— Как красива кровь! Правда? — сказала она мне однажды, показывая пурпурную капельку, которая, будто крошечный рубин, сверкала в лучах солнца на ее раскрытой ладони.

Прошло несколько дней, и одно маленькое происшествие позволило нам увидеть цвет крови, текущий в ее собственных венах. В то утро, обменявшись с Хакобой нашим обычным приветствием, я выстрелил в красивого серого кролика, перебив ему задние лапки, но не задев тельца, и теперь с увлечением следил, как Азор и Невинность мчатся наперегонки, оспаривая друг у друга бедного калеку, ползущего к своей норке. С изощренным коварством девочка криками старалась отвлечь собаку от добычи, но у Азора было явное преимущество, и он ушел далеко вперед. В восторге от этого зрелища я достал охотничий свисток, заставил упрямца бросить преследование и, к его великой досаде, усадил рядом с собой. Невинность, заметив, что поле боя осталось за нею, удвоила свой пыл: девочка побежала еще быстрее, и, пока Азор, которого я крепко держал за ошейник, громким лаем выражал свое негодование, она, не давая себе ни минуты передышки, продолжала охоту. Вдруг Невинность, вскрикнув, упала ничком в низкий кустарник, где скрылся раненый зверек. Я бросился ей на помощь, но она, прихрамывая, уже поднялась и, схватив пленника за длинные уши, победоносно размахивала им. На бедре у девочки, чуть повыше коленки, была видна царапина.