Кубок Нерона - страница 5

Я не устоял, купил там кофейный сервиз. Кофейник, сахарница и сливочник — высокие, стройные, геометрически простой формы, с черными бакелитовыми ручками. Изящнейший дизайн. У другого стенда я набрел на шейкер для коктейлей под стать сервизу, тоже чейсовский, тридцатисантиметровой высоты, идеальной цилиндрической формы. Тоже хромированный, с черной каемкой по краям и черной защелкой. Не знаю, чем меня привлекает этот дизайн, обтекаемый, строгий, почти лишенный украшений. Возможно, это обратная реакция на витиеватые формы барокко и прочих стилей, на пышность и перегруженность деталями. Здесь же на передний план выходит простота в самом своем чистом, аскетическом виде.

После обеда я бродил по Нью–Йорку — частица живого, энергичного людского потока, катившегося по улицам. Все расы, все возрасты, все языки. Где–то я читал, что в Нью–Йорке можно найти представителей без малого ста пятидесяти национальностей, и это правда, я заметил. В витринах было все что угодно. От новейших образцов японской электроники — телевизоров, магнитофонов и множества других вещей — до антиквариата и ювелирных украшений. Дешевые закусочные соседствовали с роскошными ресторанами, длинные лимузины тормозили возле тротуара, перед носом у растоптанных обществом, чокнутых оборванцев, которые спали на вентиляционных решетках, согреваясь теплом подземки. Сверкающие стеклом и мрамором, устремленные ввысь небоскребы, и тут же рядом — ветхие двухэтажные кирпичные дома — необузданная симфония архитектуры, где хаотичность и нехватка единообразия создавали какую–то особую гармонию, а в итоге делали облик города неповторимым.

Моя гостиница была расположена наискосок от «Уолдорф–Астории», этой «Куин Мэри»[10] среди первоклассных отелей, что стоит между Парк– и Лексингтон–авеню, рядом со зданием компании «Крайслер», сверкающий металлом небоскреб, в наиболее чистом виде воплотивший архитектурные каноны Art Deco и некоторое время считавшийся самым высоким в мире. Отдохнув после блужданий по Манхэттену, я принял душ и переоделся — подошло время ужина. Особых планов на вечер у меня не было, посижу где–нибудь в уютном местечке, закажу что–нибудь повкуснее, скажем, бифштекс из вырезки с печеным картофелем и калифорнийским вином, а там видно будет. Единственное, что я запланировал, — это сходить завтра на блошиный рынок, что на пересечении Шестой авеню и 27‑й улицы. Каждое воскресенье там, на пустой автостоянке, шла бойкая торговля с лотков.

А не выпить ли мне для затравки бокальчик в «Уолдорф–Астории»? Превосходное начало для нью–йоркского вечера, лучше и быть не может! — подумал я, выйдя из своей гостиницы на Лексингтон–авеню. Давай–ка зайдем в этот отель, где останавливаются короли, президенты, кинозвезды и финансовые тузы.

Я прошмыгнул между желтыми такси, которые как раз затормозили перед светофором, быстро вошел в подъезд «Уолдорфа», ступил на эскалатор и плавно поехал наверх. Затем я миновал в холле вереницу небольших модных магазинчиков и наконец устроился в баре, в мягком кресле, лицом к световому дворику вестибюля. Сколько же там было людей с разных концов земли, все в движенье — будто водоросли в вековечном Саргассовом море. Норка вперемежку с каракулем, смокинги и пальто. Белая техасская шляпа с широкими полями и японские кимоно. Спортивные куртки, джинсы, открытые вечерние платья, направляющиеся на ужины и банкеты. Удивительное место — не то огромная гостиная, не то комната отдыха для важных шишек, не то железнодорожный вокзал.

Большой зал, украшенный поверху золотыми и серебряными мотивами в стиле Art Deco, опирается на мощные колонны из полированного черного мрамора. Посередине, на темно–красном, как бургундское вино, ковре — классические напольные часы, которые некогда стояли в той, первой гостинице. На самом верху этой громадины, весящей две тонны, четыре орла с распростертыми крыльями, а над ними уменьшенная копия статуи Свободы. Ниже располагаются медальоны с портретами королевы Виктории, Франклина, Линкольна и других великих людей. Эти часы изготовили для Чикагской выставки 1893 года, они ровесники моего отца, пастора Эрнста Эмануэля Хумана из Вибю.