Куда уж хуже - страница 14

– Я всегда смотрю их,– сказала она, указывая на телевизор.– Вдруг там будет что-нибудь про тебя.

– Извини, Мэй,– произнес Дортмундер, бросая на журнальный столик двадцать восемь тысяч долларов,– но у меня плохие новости.

На следующее утро, около девяти утра Дортмундер, зевая, почесываясь и часто моргая, вошел к себе на кухню и обнаружил там веселого Энди Келпа, расположившегося за столом.

– Только не это,– пробормотал Дортмундер.

Мэй, которые последние четверть часа слушала, как он бродит из спальни в ванную и обратно, стояла у плиты и готовила ему кофе.

– Джон, не ворчи,– сказала она.– Энди заехал сказать «привет!».

– Привет,– ответил Дортмундер. Он подсел за стол, наполовину занятый локтями Энди, и подвинул к себе «Чириос»[13], который любил употреблять с большим количеством молока и сахара.

Энди, худощавый жизнерадостный парень с острым носом, сидел с улыбкой «мечта дантиста», наблюдая за тем, как Дортмундер, словно экскаваторным ковшом, нагребает себе в тарелку сахар.

– Джон, что с тобой? – поинтересовался он.– Мэй сказала, что ты сорвал вчера неплохой куш.

– Вот как?

Мэй поставила перед ним чашку кофе (много молока, много сахара) и пояснила:

– Я знала, что ты будешь не против, если я расскажу Энди.

Как порой ошибаешься в людях! Дортмундер сгорбился и приступил к завтраку.

– Но если ты с наваром и на свободе, почему такое грустное лицо? – не унимался Энди.

– Джон, кольцо не столь важно,– добавила Мэй.

– Не для меня,– уточнил Дортмундер.

Энди насторожился, словно белка, услышавшая шум от падающего желудя.

– Кольцо?

Дортмундер внимательно посмотрел на обоих и спросил у Мэй:

– Ты что, рассказала ему не все?

– Я решила, что ты сам захочешь.

– Не захочу.– И Дортмундер запихнул в рот такое количество «Чириоса», которое позволило бы ему не общаться с внешним миром целую неделю.

Так что пришлось Мэй поведать Энди про посылку из «ФедЭкс», кольцо на память о полузнакомом дядюшке, про то, как оно идеально налезло на палец Джона (по крайней мере, она умолчала о том, что кольцо предположительно приносит удачу, за что он был ей признателен), и про то, как хозяин дома на Лонг-Айленде прошлой ночью украл его.

Во время всего рассказа Дортмундер сидел, сгорбившись, мрачно уставившись в тарелку и жуя «Чириос», и будь он проклят, если Энди все это время не усмехался.

– М-м-м,– выразил он свое мнение с набитым ртом.

– Джон, что, все так и было? – воскликнул Келп.– Этот парень снял кольцо прямо с твоего пальца?

Дортмундер пожал плечами и продолжил жевать.

Энди рассмеялся. Вот гаденыш!

– Мне очень жаль, Джон, но неужели ты не видишь, как это смешно?

Сволочь. Дортмундер жевал.

– Я имею в виду выражение «попался, который кусался». Ты кусался, ты и попался.

– Энди, я не думаю, что сейчас Джон способен оценивать юмор,– осторожно заметила Мэй.

– Да? Тогда ладно. Сообщи мне, Джон, когда будешь способен, потому что это действительно смешно. Возможно, этого не следует говорить, но тот парень оказался не промах. Похоже, ом получил изрядный кайф.

– Мм-м-нн-мм,– добавил Дортмундер, что означало: «И мое кольцо».

– То, что ты не хочешь об этом говорить, я могу понять. В конце концов, он сделал из тебя идиота, оскорбил, выставил на посмешище...

– Энди,– вмешалась Мэй, по-моему, Джон сейчас ударит тебя ложкой.

– Но,– моментально сориентировался Энди, меняя тему разговора,– я приехал не из-за этого. Появилось одно дельце, которое тебя, возможно, заинтересует. Оно связано с морской контрабандой изумрудов из Колумбии. Балетная труппа, которая их везет,будет выступать в консерве, и я считаю...

– Где они будут выступать? – удивленно переспросила Мэй.

– В консерве,– повторил Энди.– Бруклинской Консерватории. Там идут многие шоу, которые не подходят для Бродвея,– то ли потому, что они не используют дым-машины, то ли потому, что слишком большие для тамошних сцен. В общем, эта балетная труппа...

Энди заливался соловьем, описывая американскую культуру, историю развития балета в Новом Свете и значение добычи изумрудов для экономики Колумбии, пока Дортмундер, наконец, не проглотил свой «Чириос», запив его кофе, и не заявил: