Куда ведет Нептун - страница 18
Именно в то самое время, ровно в 12 часов сентября 18 дня, в Санкт-Петербурге начинался викториальный триумф. В устье Невы вплыло белое облако парусов флагмана флота, линейного корабля «Ингерманланд». Над его реями развевался государственный штандарт: черный орел на золотом поле.
За флагманом — махонькие по сравнению с ним галеры. Так за неторопливой и строгой гусыней, боясь отстать, плывут друг за дружкой гусенята.
Вслед за победной русской эскадрой показались плененные шведские суда — фрегат «Элефант», три шхербота, шесть галер. Опущенные за кормой флаги жалкими тряпицами плескались на невской волне.
Ликующие возгласы петербуржцев. Марши военных оркестров. Перезвон колоколов.
Прежде чем бросить якоря у Троицкой пристани, русские корабли дали несколько залпов. И громовым эхом ответили им орудия Петропавловской крепости.
Казалось, бравые бомбардиры переговаривались меж собой на понятном им языке.
Залп русской эскадры возвещал: победа, победа, победа!
Крепостные пушки громыхали: виват, виват, виват!
Здравствуй, город Петров!
Добро вам пожаловать!
От кораблей отвалили шлюпки. Солдаты и матросы выстраивались на берегу поротно.
Трубы и литавры возвестили начало парада.
Его открыли гренадеры Преображенского полка. Солдаты Астраханского полка древками вниз несли трофейные шведские флаги и знамена. Шелковые полотнища мели деревянную мостовую.
Понуро шагали пленные офицеры вместе со своим бесславным адмиралом Эреншельдом.
По дуге высокой арки разбегались слова: «Торжественные врата, вводящие в храм бессмертной славы».
Сквозь эти триумфальные ворота шли победители.
И в окружении пяти флотских офицеров, возвышаясь над ними ростом, шел Петр I.
Святая дева, изображенная на огромном щите, как бы протягивала к русскому монарху руки: «К торжеству приложи торжество».
В плотной толпе горожан были и братья Лаптевы. Они стояли возле самых триумфальных ворот…
И первопрестольная праздновала победу под Гангутом.
Учеников повели в церковь.
Желтое пламя свечей стояло над окладами. Острые лучики света исходили от золоченого облачения священника. Сквозь ладанный дым сурово глядели лики святых. Слова проповеди содержали древнюю певучую тайну.
Священник повернулся к школярам. И не по-церковному, но с какой-то домашней интонацией сказал:
— Радуйтесь же и вы и торжествуйте, будущие российские флагманы, капитаны, матрозы и все христолюбивое воинство, за здравие своего отечества. Вам мученический венец уготован за то, что готовы отдать животы свои за Россию.
Прончищев при этих словах вспыхнул. Разве не к нему тоже были обращены похвальные слова в честь победы русского флота?
ПИСЬМА
Милостивый государь мой батюшка!
Пишет ваш сын Василий. Три месяца с лишком прошло, как в деревню нашу Богимово прибыл кульер из Калуги и был вручен вам указ о моем препровождении на смотр в Москву. Мог ли полагать я тогда, куда меня запишут? А вышло так. Допрашивал меня сам хранитель Оружейной палаты боярин Федор Алексеевич Головин. Никакого негодования на мои ответы не высказал. Затем спросил, не сын ли я Василия Парфентьевича? Узнав, что сын, весьма обрадовался. Было мне сказано, что сын славного полтавского кавалера не может думать ни о чем другом, как о службе воинской. Я был обласкан и определен в Навигацкую школу, где учится Семен Челюскин, отца которого вы хорошо знаете. И это пришлось весьма кстати, так как на первых порах испытывал я грусть по дому. Не скрою, лил по ночам слезы. Семен же быстро отвратил меня от горестных мыслей, покровительствует мне.
Живу я у купца по мясной торговле. Постель моя занимает самое малое место, из мебели в моей комнате стол да стул. А больше ничего не надо, тем и обхожусь.
Батюшка, вам охота знать, чему я научился. Познаю грамматику во всей ее сумме, а той, что учил Феодосий, вовсе недостаточно для познания грамоты. Русская моя школа продлится около года, а для ленивых и до двух лет бывает. Но я не ленюсь, батюшка.
Дай бог, в свое время буду переведен в класс арифметический, где ученики познают алгебру и геометрию. Без этих знаний к навигацкой науке, а она тут царица всем наукам, не подпускают.