Кудесник - страница 11
— Зараза чертова! — в третий раз на протяжении минуты на одном дыхании выпалил он. — Миз Полански, вы выглядите, словно…
— Осталось пятьдесят минут, — проговорил бесстрастный голос.
Сделанное Паркером объявление переменило атмосферу. Синклер окаменел, внезапно осознав, что он чуть-чуть не свалял полнейшего дурака. Он отвернулся, внутренне проклиная себя за идиотское поведение, и лишний раз безжалостно напомнил себе, что этот мир и все, что в нем находится, — всего лишь иллюзия. Напоенный солнцем пасторальный пейзаж, окружавший его, был нереален. Сверхъестественная красота женщины, стоявшей сбоку от него, была нереальной. В определенном смысле он и сам был нереален.
Но укол сожаления, который он только что испытал, увы, был вполне реален.
— Пора приступать.
— Да, да… пора…
У нее перехватило дыхание. Ее охватила нерешительность. Он нахмурился, недоумевая, отчего бы ей стать нерешительной. Затем он вспомнил, что в симуляторе она находится впервые, и эта ситуация для нее, наверное, столь же необычна, как первый шаг Алисы в Зазеркалье. Он вновь окинул ее взглядом, страстно желая разглядеть под внешностью сказочной принцессы нервничающего кибертехника.
— Не беспокойтесь, миз Полански. Скорее всего, нам не попадется по пути огромный скачущий белый кролик с секундомером.
— Меня гораздо больше пугает Злая Волшебница, — ответила она с робкой улыбкой.
Одежда ее могла быть иллюзией, а вот улыбка — нет. Он ее и раньше видел: проанализировал, каталогизировал и сделал вывод, в какой степени она может оказаться полезной в его работе. Но он никогда еще не осознавал, как эта улыбка может подействовать на мужчину. Где-то в глубине души пробудилось скрытое, подавленное томление. Уже многие годы он так не реагировал на женщину — с тех пор, как Саманта…
Саманта!
Он резко дернулся, безжалостно разрывая тонкую нить, которая только-только начала их связывать.
— Начали! — командным голосом распорядился он. — Мы впустую тратим время. — И он широким шагом двинулся по полю, тяжелой поступью безразлично круша нежные, трепетные цветы. Виртуальные цветы, напомнил он себе. Это место — не что иное, как иллюзия, проекция, помогающая легче совершать плавание в глубинах компьютера. Жизнь и смерть — явления реального мира, наряду с такими понятиями, как долг и честь, наряду со всеми прочими истинами, в которые его научили верить.
Истины, как он установил из собственного опыта, столь же фальшивые, как яркие поддельные цветы у него под ногами.
— Остается двадцать минут, — объявил Паркер.
— Черт, — выпалила Джилл, пытаясь освободить юбку, запутавшуюся в зарослях куманики. Великолепный наряд был сплошным несчастьем, когда надо было идти пешком через поле: тяжелую ткань, словно магнит, притягивала к себе каждая колючка, попадающаяся по пути. Не раз ей хотелось сбросить с себя этот элегантный, но абсолютно непрактичный наряд и далее двигаться без него, но она не осмелилась это сделать. Она знала, что Феликс обожал точность деталей — неприятно-реальные заросли куманики были тому доказательством, — но она сомневалась в том, позаботился ли Феликс о виртуальном белье, составляя топологический проект.
И ей стало смешно! Она еще раз в отчаянии дернула юбку, пытаясь не обращать внимания на румянец смущения, разлившийся по щекам и шее.
— Доктор Синклер, не останавливайтесь! Если мы пойдем врозь, то покроем большее пространство!
Доктор Синклер стоял в нескольких ярдах от нее на небольшой кучке камней, сканируя неизученную часть долины. Он даже не удостоил Джилл взглядом, бросая в пространство ответ:
— Это вряд ли приемлемо.
Джилл спросила было, что же тогда приемлемо, но Синклер в это время стоял спиной к ней, продолжая изучать долину, как будто ее присутствие для него ничего не значит. Уточнение — как раз потому, что ее присутствие для него ничего не значит. Оно для него значило меньше, чем жирная навозная муха, жужжавшая подле шлема в послеполуденной тиши. Муха, которая даже не была настоящей.
Возможно, внешне Синклер и выглядел, как храбрый, галантный рыцарь, но под сияющими доспехами он был так же холоден и бессердечен, как всегда. Спасение Эйнштейна само по себе для него ничего не значило — а она значила еще меньше, чем это. Она как бы заново переживала унижение, испытанное во время того медленного танца.