Кудринская хроника - страница 29
— Ты, Хрисанфа, не мешкай давай, — подзадоривал Савушкина старый Кирилл. — Нынче шишка в урмане, в кедровом острове, богатая уродится, белки и всякого зверя невпроворот будет. Смекай! Кедровый остров — большой, нетронутый, есть где разбежаться.
Зимою приноровился Хрисанф Мефодьевич в тайге пушнину стрелять, капканы освоил и плашки, медвежьи берлоги ломал. А май подойдет — опять на коня да за пастушеский кнут.
Наладилась жизнь, устоялась. Марья тоже в колхозе работает и дома хозяйство ведет. И ни с какой стороны мрачных туч вроде и не должно было на них нанести. Ан большое несчастье не обошло их семью…
Отца Хрисанфа Мефодьевича крепко потрепала первая мировая война, но он без работы тоже не жил — сани ладил в артели, чинил в хомутовке сбрую. А в свободное время до страсти любил рыбачить. Как-то весной, в сороковом году, отпросился он у председателя сходить на таежное озеро, карасевое, а было то озеро далеконько, у болот, под самой деревней Тигровкой, за которой уже начинались иные земли — барабинские. Старик прихватил с собой сеть, сухарей, сала свиного и соли полпуда — рыбу присаливать. Хрисанф Мефодьевич погнал стадо. С ним и отец пошел.
В низинах, по мокрым местам, вовсю пробивалась молодая трава. Уже опушились листочками смородина и черемуха. Дни стояли игривые по-весеннему. Солнце доедало последний снег по логам и овражкам, округа звенела ручьями, будто кто-то невидимый бегал с огромною связкой ключей.
Стадо коров остановилось щипать в низине первую осочку. Тут отец с сыном простились. Хрисанф Мефодьевич посоветовал батьке не перегружать ношей свои старые плечи, если, мол, рыба здорово станет ловиться — присолить ее следует и припрятать на озере. Потом на коне можно съездить и привезти. Отец согласился с ним, и узенькая тропинка увела его скоро за тонкомерный, зеленостволый осинник.
Минула неделя, другая — старик с рыбалки не возвращался. Тревожился сын, тревожились люди. Ходили искать вплоть до озера и, не найдя, решили, что отец Хрисанфа Мефодьевича или утонул, или его медведь заломал. А может, искали плохо, но шибко искать было некому. Подоспела страда — сеяли хлеб, огороды пахали. Хрисанф Мефодьевич сам по себе еще колесил в свободное время, засветло огибал верст по двадцать и тоже отчаялся напасть на след пропавшего отца. Рассуждал, что он и так где-нибудь мог по дороге упасть от слабости, потому что за ним и ранения числились, и контузия, и отравление газами…
Савушкин все пастушил. Весна перешла в лето, траву по окрестностям выбили, и Хрисанф Мефодьевич надумал гнать скот подальше, в вершину речки Березовой.
В полдень он варил у костра похлебку и услышал, как коровы его пришли в буйство — ревели тревожно и дико, будто почуяли кровь или зверя. Хрисанф Мефодьевич поспешил к стаду, а от стада навстречу ему бежал подпасок — бледный, с трясущимися губами, в разорванной о сучок рубахе.
— Дядя Хрисанф, — кричит, — там на берегу человек лежит… запах от него муторный!
По головкам бахил, по одежде Савушкин узнал своего отца. Одежда истлела, а труп исклевали вороны. Выходило так, что отец до озера и не дошел — удар пристиг его здесь, у речушки. Может, напиться хотел, да не смог…
А коровы ревели: их сюда приманила соль, а запах тлена взбудоражил животных. С трудом отогнали скотину, а позже Хрисанф Мефодьевич привез сюда гроб и похоронил останки родителя своего. Вытесал крест из кедрового дерева, вкопал. Крест и теперь стоит… Когда случается быть здесь Хрисанфу Мефодьевичу, он подходит к кресту, кладет на него тяжелую руку, другой снимает картуз и молвит тихим, глубоким голосом:
— Вот и опять я к тебе пришел… Знаю, ты на меня не в обиде. Чему доброму с детства учил — я помню. Зла не чиню никому. Хорошему человеку — завсегда помочь рад. Дома детишки растут. Жена, слава богу, выздоровела. У меня ладно с ней все, как завещано было тобой. Не обижаю… Хорошо тут, наверно, лежится тебе — у спокойной-то реченьки?..
Печь в зимовье, сваренная из толстого листового железа, гудела под завывание ветра, искры и дым из трубы метались над плоской заснеженной крышей.