Кудринская хроника - страница 51

Летели над поймой Оби. Тут была уже своя живописность. Постриглись луга, прибрались, уставились сплошь стогами. С поднебесья стога особенно были похожи на богатырские шлемы. Посмотришь — и впрямь рать несметная и могучая, готовая принять на себя все бури и вьюги, всю стынь-холодень долгой нарымской зимы.

Хрисанф Мефодьевич видел в тот год Обь иную — в разливе. Но как теперь похудела она! Резвости-прыти убавилось, протоки, курьи обмелели, и сама она наплела на пути своем несметно кос и закосков. Уморилась — пора на покой. Обь — великая труженица. Богатырски полгода работает. Богатырски полгода спит…

Летели уж час. Пилот помаячил Савушкину, чтобы готовился к высадке. Хрисанф Мефодьевич радостно засуетился и еще раз взглянул на картину внизу.

Блестела, искрилась под солнцем вдали Обь. Она казалась измученной на долгом своем пути к океану.

Из четырех детей Хрисанфа Мефодьевича самым близким душе его был младший сын Миша. И к Николаю, и к Саше с Галей имел он глубокие отцовские чувства, но позднее дитя, наверно, всегда дороже, да если оно еще «рук не отымает». А Миша рос именно таким тихим, смышленым, с мальчишками дрался редко и озорством не досаждал.

Время пришло — ушел служить в армию, и там, как и в школе, прилежен был, сообразителен, настойчив, и командиры дважды за время его службы присылали в родительский дом благодарности «за достойное воспитание сына».

Служба кончилась. Михаил погостил дома с месяц и направился в город учиться «по дизельной части», как обычно отвечал Хрисанф Мефодьевич, когда кто-нибудь спрашивал у него о судьбе младшего сына. Никому не рассказывал Савушкин, как переживал он с Марьей, рассуждая наедине с ней о будущем Михаила. Родителей занимал вопрос: куда он направится после учебы? Останется в городе, устроится в какую-нибудь механизированную колонну — пополнит отряд «бродячих» специалистов, или вернется в Кудрино? Отцу с матерью так хотелось-желалось, чтобы парень приехал домой, стал бы вновь простым сельским жителем, поселянином.

И сложилось все лучше некуда. На освоение кудринских месторождений стали привлекать людей опытных, знающих специалистов. Инженер Ватрушин, уже неплохо знакомый тогда Хрисанфу Мефодьевичу, подал благую мысль: Михаил Савушкин — дизелист, а дизелисты нужны управлению разведочного бурения. Не откладывая, отец написал сыну, и тот с радостью распределился в названную организацию, попал на пятнадцатую буровую, ведущую бурение как раз на палеозойских отложениях. И вот, полгода спустя, зимою, побуждаемый исключительно любопытством узнать, как «это сверлят землю», Хрисанф Мефодьевич, вместе с Ватрушиным, залетел к сыну на буровую.

До той поры Савушкин видел ажурные вышки только издалека. А тут она, милая, рядом — скрежещет, грохочет, лязгает. Мороз стоял — лед кругом, пар, туман. Впору бы бросить все, сидеть по теплушкам, но нет — работа не прерывается, буровую не останавливают. Почему?

Виктор Владимирович Ватрушин объяснил ему, что бурение скважины можно сравнить с выплавкой металла: и там и там начатое надо доводить до конца без промедления. Затопил домну — держи огонь, пока не выплавишь и не разольешь металл. Начал бурение глубокой скважины — бури, не останавливай, если не хочешь, чтобы ствол осложнился. А осложнения от остановки могут появиться самые разные. То выпучит глину, то случится обвал. А еще, что хуже всего, снаряд, глядишь, прихватит. Остановишь бурение и сведешь все на нет. Поэтому и гоняют буровики глинистый раствор день и ночь, заставляют его циркулировать. В глубине земных недр, известно, тепло и горячие струи раствора приходят на помощь холодным. В любой мороз буровая должна дышать, жить.

— А какая она там, нефть-то, на глубине? — интересовался Хрисанф Мефодьевич и был весь согрет любопытством.

— Какая? — ненадолго задумался Виктор Владимирович. — Там она — как шампанское!

— Поди-ка чудачишь меня, мужика! — с недоверием отнесся к такому сравнению Савушкин.

— Лучшего образа я и не подберу, — настаивал инженер Ватрушин. — Нефть под землей именно вспененная от пузырьков растворенного газа.