Кукла с коляской - страница 5

Стояла весна, в палате благоухала мимоза, мне завидовали, и, казалось, жизнь начала налаживаться. Может, так бы оно и было, смойся мы из больницы вовремя, но перед самой выпиской Сенечка подхватил внутрибольничную инфекцию, ему назначили антибиотики, потом антигистаминные от антибиотиков и гепатопротекторы от антигистаминных.

Нас перевели в другое крыло больницы и положили ещё на три недели. Наверно, это и было той точкой невозврата, когда судьба повернулась ко мне спиной. Ко мне и моим детям. В первую же ночь в новом крыле мне приснился кошмар. Я его не запомнила, осталось только ощущение неотвратимой беды и безысходности. Сенечка мирно спал в своей кроватке, за окном низко гудели уборочные машины… Беда ещё не началась, она пока бросала пробные камешки, пристреливаясь.

Я вернулась в свою постель и стала смотреть в окно. Наша палата была на втором этаже, и густые ветви вязов создавали сложный узор, из которого моё больное воображение складывало дьявольские рожи. Я хотела себя одёрнуть, но, как зачарованная, мысленно рисовала на стекле несуществующие лики. Это — круглые выпученные глаза, это — кривой нос, это зубастая пасть. А эти ветки похожи на череп. Внезапно подул ветер, ветки зашевелились, и череп ухмыльнулся.

Я зажмурила глаза. Да что со мной такое? В нашем доме деревья тоже образуют узор за окнами, и я частенько смотрела на ветки перед сном, но тогда мне чудились цветы. Привычки выискивать в очертаниях предметов страшилища раньше не было. Что за чушь лезет в голову! Я постаралась уснуть, но мне снова привиделось что-то жуткое, и я вскочила как ошпаренная. Заснуть удалось только под утро.

Так я промаялась четыре ночи, пока соседка по палате, чью дочку, как и мою, звали Алиной, не посоветовала лечь головой в другую сторону. Она увлекалась эзотерикой и дала мне почитать статью о плохих местах в доме. Маятник в её руке (булавка на ниточке) качался над моей подушкой как заведённый. Автор статьи советовал в таких случаях переставить кровать или хотя бы спать в другую сторону. Бред полный, но помогло. Ночные кошмары ушли, зато меня подстерегал кошмар наяву!

====== 2 ======

В тот день у меня не было никаких предчувствий, и мы с соседкой весело болтали. Сенечка выздоравливал — лекарства помогали хорошо, и постоянный страх за его жизнь отпустил. Меня переполняло чувство благодарности к врачам и медсёстрам, которые возвращали здоровье моему сыну.

Неловко повернувшись, я уронила банку с домашней едой. За это спасибо свекрови, она тоннами приносит свою стряпню, и мы с соседкой не успеваем всё съедать, бОльшая часть прокисает. Эту банку я как раз приготовила на выброс. Стекло разлетелось по всему полу, и густые щи расползлись лужей. Я позвала виноватым голосом уборщицу, потом санитарку, но все были заняты. Пришлось идти самой в кубовую за шваброй.

Очаровательное слово «кубовая» пришло из советских времён и обозначает мрачную мокрую комнату на первом этаже больницы, школы или тюрьмы — любого казённого здания, построенного для людей. В кубовой всегда кафельный пол и пахнет хлоркой, а ещё в ней есть вонючий тёмный чуланчик полтора на полтора метра, где хранятся вёдра, швабры и омерзительного вида тряпки — то, что мне и было сейчас нужно.

Я спустилась на лифте в цокольный этаж и отметила, как здесь пусто — ни души. Была середина дня, и весь персонал был занят работой, а пациентки сюда ходили крайне редко. Ёжась от холода, я вошла в кубовую и направилась к чуланчику, но меня отвлекли звуки из смежного помещения, похожие на детский плач, только очень тихие.

Нет ничего удивительного в том, чтобы услышать детский крик в роддоме, но уж больно неподходящим было место, и слишком одиноко он здесь звучал — не было ни шагов, ни взрослых голосов. Нормальная женщина не стала бы лезть в чужие дела, она просто взяла бы швабру и ушла — но не я. Жизнь меня ещё ничему не научила. Материнский инстинкт требовал выяснить, что это за кроха, и я прошла дальше, в бывшую душевую, находящуюся на вечном ремонте.

То, что я увидела, повергло меня в шок. В одной из кабинок, прямо на кафельном полу, лежал новорождённый мальчик. Он шевелил ручками и ножками, он тихонько кричал — видимо, уже охрип, и никто не попытался ему помочь. Чувствуя, как кровь ударяет в голову, я сорвала с себя кофту, завернула ребёнка и взяла на руки. Он был совсем ледяной! И, наверно, голодный… Я дала ему грудь, и он, захлёбываясь, начал глотать. У меня много молока, от Сенечки не убудет. Об инфекциях и своих правах я тогда не думала.