Кукловод. Кровь Солнца - страница 18

Они не выпустили никого, не потеряли никого, взяли в плен столько, сколько планировали и устроили такой пир, что кровь стыла в жилах. А потом утопили катер — и дело с концом. Возможно, это самые мелкие каннибалы на Земле — ростом они чуть выше метра с небольшим. Это настоящие воины. Настоящие охотники. Они бесшумны, невидимы, они даже не пахнут, они — это ожившие джунгли, которые противятся приходу чужаков, моя. Они стреляют ядовитыми стрелами из трубок, а яд на каждый случай у них особый. Еще они пользуются обсидиановыми ножами, они не знают железа. Вещи белых они утопили вместе с катером, не взяв ничего, совсем ничего. Вообще.

— А как маленькие охотники уживаются с Хозяевами? — Спросила его женщина.

— Поклоняются. Они носят им на определенные места самые вкусные фрукты и самые красивые цветы. И никогда ничего не просят. Наверное, это и есть настоящая вера. А хозяева острова, они… — Рамон замолчал, закрыл глаза, вернувшись на Веселый остров.

— Они говорили с тобой? Или просто показались? — Видимо, наличие узоров на коже Рамона не значило, что он был с хозяевами Веселого острова в близких отношениях, или, хотя бы, в физическом контакте. Словно бы это просто был штамп в паспорте, что ставят на таможне.

— Да, они удостоили меня этой чести, более того, они и научили меня, как один раз обратиться к миру духов — в разных религиях этот мир зовется по-разному, мои предки со стороны матери сожгли бы меня за колдовство, по линии отца — возможно, сделали бы верховным жрецом, не суть. Обратиться так, что в мире духов не знают, что это кто-то обратился к ним. А считают, что это они снизошли до него.

— И ты воспользовался этими знаниями?

— Да. Разумеется. Я вызвал его, Серого Шута. Призвал. Приманил. Как тебе больше нравится. Возможно, христиане знают его под иными именами, вы, вудуисты, — под другими.

— Что ты хотел, Рамон? Чего у тебя в жизни нет? Что тебе нужно еще, любимый мой бродяга? Неужели просто знание? — Она ни на миг не сомневалась в правде того, о чем он рассказывал и совсем не только потому, что она была мамбо и с миром духов имела более, чем просто тесное общение. Она верила ему. Всегда. Вот и все.

— Нет, не просто знание. Точнее, не знание ради него самого. Как ты полагаешь, то, что ты видишь, можно убить? — Внезапно спросил Рамон.

— Разумеется. Если оно имеет хотя бы подобие телесного воплощения, — отвечала она.

— Вот. Я видел зло, моя. Оно есть. Оно имеет лицо. И это лицо — человеческое. Жуткое зрелище. Существо с миллионами лиц. И я убью его, моя. Убью. В своем городе. Я сделаю этот город другим, — Рамон говорил негромко, без пафоса, без надрыва, без тяжести в голосе, которая делает слова подобными гранитным блокам, строя давящие и ломающие сомнения собеседника, здания — будь то храмы или крепости.

— Зачем?

— Затем, что я не самый великий художник, не самый великий путешественник, не самый еще кто-нибудь, но я тот, кто знает, что ему нужно — война. Война глупая, бессмысленная, обреченная на поражение, как ни крути и откуда ни гляди, но я могу ее выиграть. В этом городе.

— Это не вся правда, Рамон, — невесело усмехнулась та, ради которой Рамон готов был убивать.

— Верно. Остаток правды в том, что я так хочу. Это то, что я теперь умею, это то, что я сделаю. Я опрокину этот город в войну, о которой не будут знать простые люди, что живут там, которые убили бы меня, а возможно, так и сделают, когда война пойдет на высоких витках, когда мои враги станут подключать к ней тех, ради кого она пойдет, против того, кто ее ведет за них — это нормально. Я заставлю людей вспомнить значение слова «плохо», я снова научу бояться тех, кто должен бояться, я уничтожу эту сволочь, которая пьет кровь людей слабых, глупых, ленивых, косных, трусливых, равнодушных, глупеющих от поколения к поколению — русских, тех, кого я люблю. Да и не только русских, а всех обычных людей в моем городе. Люди должны перестать принимать вещи такими, какими они им уже стали представляться. Поговорка: «Не мы такие — жизнь такая» — это вызов, моя, это личный вызов, которые эта тварь с сотнями лиц, если говорить об одном городе, сама того не зная, бросила мне. Я отвечу. Вот. Теперь вся правда. Как ты и хотела, — Рамон улыбнулся и притянул маленькую чернокожую женщину к себе, повернул ее к себе спиной и прижал к груди, уткнувшись лицом в ее черные волосы. Он был счастлив.