Кукушка - страница 4
Ярваг присмотрелся: в области сердца девочки зияла огромная рваная рана, внутри которой пульсировала отвратительная химера из десятков различных жил и нитей - те расползались из центра к конечностям, вздувались и извивались.
- Она тварь! Она монстр! Убей ее, дай нам выпить ее сладкую душу!
Ярваг замахнулся на девочку тесаком.
Между ребенком и трактирщиком возникло ровное голубоватое свечение, оно не было резким, напротив, казалось приятным и естественным.
- Ты что робишь, Яр! Кинь жалезку, гэта не батьки твои!
Вместе с появлением света с Ярвага спала какая-то желтая паутина, которую он не замечал до этого.
- УБЕЙ! УБЕЙ ЕЕ!
Также Ярваг стал различать особенности голосов: звучание было то глубокое и тягучее, то, напротив, омерзительно высокое и быстрое.
- Прочь, бестии! - Ярваг отмахнулся от "родителей", и его вместе с девочкой закрыл лазурный свет.
***
В крошечной палате, кроме четырех ослепительно белых стен, нужника и гротескного железного кресла, находились двое. Первым был мужчина средних лет. Он сидел в кресле, руки, ноги и шея были зафиксированы в креплениях, а перед самым лицом располагалось широкое, треснувшее, кривое зеркало. Веки мужчины были удалены, поэтому, как бы он ни старался, искаженное отражение всегда было перед ним. Он уже давно прекратил кричать, умолять и вырываться, лишь импульсивно подергивался и беззвучно плакал.
Второй мужчина был значительно моложе. Обнаженный по пояс, он стоял напротив кресла и блаженно улыбался, ощущая исходящие от пациента эманации страдания. У сердца молодого человека, наполовину погрузившись в тело, находился пульсирующий белесый организм, походивший на медузу.
- Увы, я вынужден покинуть тебя, мой друг. Прихожане ждут.
Он поднял с пола белоснежный балахон, надел его и вышел из палаты. Пройдя по сети закрученных, словно кишки, узких коридоров, мужчина вышел к винтовой лестнице. Поднявшись наверх, он оказался в Алой комнате: небольшом пространстве между лестницей и главной залой Храма. Отодвинув багряное покрывало, мужчина тепло улыбнулся прихожанам. Лица тех озарились благодарностью и воодушевлением.
Люди входили в Храм с запада и разделялись на три потока, ступая на огороженные дорожки. Каждая вела к одному из тронов, располагавшихся в восточной части залы.
На двух из трех престолов восседали священники, дорогу к третьему преграждал храмовый служитель.
Исповедавшись у святых отцов, очищенные от искажений прихожане сливались воедино и выходили через восточные ворота во внутренний двор Храма.
Мужчина в белом балахоне двинулся к пустующему трону, по дороге вознося руки над склонившимися прихожанами. Поднявшись по трем ступеням, мужчина занял престол и дал отмашку служителю. Тот отпер засов решетчатой дверцы, что преграждала путь к трону, и пропустил первого человека.
Богато одетый горожанин пал ниц и поцеловал босые стопы священника.
- Отец Авиль, смиренно молю вас о спасении моей грязной души, об очищении от греха.
Священник почувствовал приятную дрожь от сочащихся из горожанина эманаций слепого раболепия и самоуничижения.
- Не бойся, сын мой. Я вижу, что в сердце твоем есть Свет. Поведай мне, в чем твой грех.
Не разгибаясь, мужчина сбивчиво заговорил:
- Девка... служка... стирала и... платья жены попортила, да бросилась умолять, чтоб не выкидывал на улицу... Ну... месяц Теней все же... я ее и... оставил, в общем. Пожалел... Простите меня!
- Бедный сын мой... совратила тебя Тьма... Жалость - грех... Под невинной жалостью прячется древняя тьма, что обманет и исказит твою душу. Раз твоя прислуга допустила ошибку, значит, такова Его воля. Значит, виновна она. Ее незачем жалеть, ибо не способны миряне распознать правду. Лишь мы, смиренные храмовники, с великой осторожностью можем проявлять жалость. Ибо видим правду, видим, когда виновен человек, а когда нет. Прощаю тебя! Ступай... Храни и преумножай Свет.
Раболепно исцеловав стопы Авиля, горожанин встал и направился к вратам во внутренний двор Храма.