Куприн: Возмутитель спокойствия - страница 14

Там, где Куприн некогда представлялся начальству, теперь раскинулся сквер имени Тараса Шевченко. В конце 1890-х годов Хлебную площадь, где были казармы и плац 46-го Днепровского пехотного полка, сделали местом отдыха. Почти всё теперь снесено. Время не пощадило и здания Офицерского собрания полка, в ресторан которого мечтал попасть каждый более-менее приличный проскуровский «шпак». Не сохранился и маленький одноэтажный домик, в котором, по словам местных краеведов, снимал квартиру подпоручик Куприн.

Однако все это осталось в «Поединке», купринской повести об армейских годах. Это топографически точная вещь, и при желании любой сможет пройти ночными полубезумными маршрутами главного героя Ромашова по современному Хмельницкому: «от еврейского кладбища до плотины и затем к железнодорожной насыпи» (глава XVII). Что-то пережил сам автор, сидя в той железнодорожной выемке, где его герой встретил несчастного солдатика Хлебникова (глава XVI), крепко пережил. Совсем не случайным видится нам то, что Куприн много лет спустя, выбирая дом в Гатчине, поселится рядом с железнодорожной насыпью, потом по этому же принципу выберет себе дачу в Севр Вилль д’Авре под Парижем, а потом — и квартиры на рю Ранеляг и бульваре Монморанси во французской столице. Он хотел, чтобы рядом было полотно железной дороги, а паровозы считал живыми:

«Где ты ту-ут?» — сердито и торопливо закричал паровоз.

А другой подхватил низким тоном, протяжно и с угрозой:

«Я — ва-ас!» («Поединок»).

Куприну в Проскурове было так одиноко, что только железнодорожная станция позволяла не сойти с ума, убеждала в том, что где-то есть другая жизнь. Он ходил туда смотреть на международные составы (до чего одичал вчерашний московский юнкер!) и едва не выл от тоски:

«Как нестерпимо были тяжелы первые дни и недели! Чужие люди, чужие нравы и обычаи, суровый, бледный, скучный быт черноземного захолустья... <...>

Днем еще кое-как терпелось: застилалась жгучая тоска службой, необходимыми визитами, обедом и ужином в собрании. Но были мучительны ночи. Всегда снилось одно и то же: Москва, церковь Покрова на Пресне, Кудринская Садовая, Никитские — Малая и Большая, Новинский бульвар...

И всегда во сне было чувство, что этого больше никогда я не увижу: конец, разлука, почти смерть. Просыпаюсь от своих рыданий. Подушка — хоть выжми. Но крепился» («Родина», 1924).

«Поединок» — в первую очередь повесть об одиночестве. Все остальные смыслы наносные. Вчера еще окруженный веселой толпой в казарме, Саша вдруг оказался один. У него теперь была собственная квартира, которую не представлял, чем обставить, потому что никогда не имел своего угла. Был денщик, снимавший с него сапоги и брюки. И была куча свободного времени, которое тянулось бесконечно, складываясь в три года, которые нужно отслужить.

Время приходилось убивать: спать до одури, делать визиты, а еще пить водку. Конечно, выпивал он и раньше, но теперь это можно было делать совершенно легально. Это тоже был своего рода признак взрослости, да и офицерская бравада: вечером лежал мертвецки пьяный, а на утреннем построении хоть бы хны, выбрит и свеж. Здоровье пока позволяло. Но этот порок совьет себе прочное гнездо и, наложившись на отцовскую наследственность, станет визитной карточкой Куприна. Среди литераторов Серебряного века ангелов не было, пили и дебоширили многие (хотя бы Леонид Андреев), но наш герой был «что-то особенного», как говорили тогда в Одессе. Он пил дико, буйно, с мордобоями, с тем небрежением к «шпакам» и полиции, что безусловно сформировалось в полку.

Проскуров привык к выходкам «господ офицеров». Заметку об одной из них, имевшей место летом 1892 года, разыскал в прессе куприновед Афанасьев. Она любопытна тем, что похожий случай Куприн описал в рассказе «Свадьба» (1908): герой, подпрапорщик в местечке, вдрызг напивается на еврейской свадьбе, бьет по столам шашкой, за что местные евреи его скручивают, шашку разламывают о колено и срывают с него погоны.

Разысканная Афанасьевым заметка позволяет утверждать, что срывание погон было местной забавой. Если вкратце пересказать заметку, то неназываемый полностью офицер К. из 46-го Днепровского пехотного полка в 2 часа ночи напал возле Офицерского собрания на местного актера, который возвращался из летнего театра. К. сбил с его головы шляпу. Завязалась драка, и актер сорвал с К. погоны. Их разняли и развели. Спустя некоторое время в квартиру актера явился тот же К. в сопровождении офицера З. и, угрожая оружием, требовал вернуть погоны. Вовремя подоспевший подпоручик Сивохо (в «Поединке» он станет Лехом) унял сослуживцев, извинился перед актером, но помирить противников не смог... Расследование установило, что офицер К. был зол на актера за то, что тот незадолго до инцидента удалил его из-за кулис