Курдский пастух - страница 3

Вскоре после того радостного дня, когда мы приобрели ослика, крестьяне отказали отцу в пастьбе, и мы перебрались з соседнее село.

Вот тут‑то пригодился ослик! Он перевез все наше имущество— палас, касил, котелок, постельную траву и разные мелочи.

Село, в которое мы перебрались, раньше называлось у курдов Комацар; а новые поселенцы, русские сектанты молокане, назвали его Александровским. Село это (в семи километрах от города Карса) было расположено очень живописно, на самой большой реке Карской области — Карсачай. По берегам реки тянулись обширные пастбища, как громадные пестрые ковры из цветов; дальше хорошо возделанные поля зеленели правильными квадратами и прямоугольниками; их пересекали оросительные каналы, блестевшие на солнце, как серебряные полосы. По другую сторону села находились прекрасно возделанные огороды, где молокане садили картофель, капусту, морковь и другие овощи. Александровка утопала в зелени и цветах; весною, во время цветения фруктовых деревьев, аромат распространялся по всей долине.

Хорошо жилось молоканам, и земли у них были благодатные! Ведь все русские села в Карской области были построены на самых лучших землях, и молокане получили в свое время от 5 до 8 десятин на душу.

Александровка резко отличалась от. соседних армянских, тюркских и греческих селений своей культурностью. Молокане были прекрасными хлебопашцами: они пользовались более усовершенствованными сельскохозяйственными орудиями, пахали поля двухлемешными плугами, сено косили сенокосилками и собирали большими конными граблями, в которые впрягали по две–три лошади. Посев пшеницы, ячменя и других злаков производился рядовыми сеялками на поливных участках. Не удивительно, что хлеб родился у молокан гораздо лучше, чем в соседних селах. Приятно было глядеть на их прекрасно возделанные поля. Благодаря обилию корма молокане держали много скота, и из села на пастьбу выходили два стада овец, два стада коров, одно стадо рабочих быков, одно стадо молодняка — гулевого скота (не пригодного еще для работы и убоя), два стада телят и один табун лошадей.

Жители села Александровского делились на две секты: молокане постоянные и молокане–прыгуны. Каждая секта составляла отдельный приход со своим попом–пресвитером. По воскресеньям прыгуны собирались в молитвенный дом и «дрыгали» под песни и псалмы, состоявшие из бессмысленных слов, например:

Учение молокан, основанное на евангелии, гласило: «Люби ближнего своего», «Помогайте друг другу». Все молокане называли друг друга братьями и сестрами. И тем не менее я видел у них много зла и жестокости. Молокане себя называли «божественными», а всех других людей считали какими‑то нечистыми и скверными существами. Молокане–кулаки, «благодетели», как их иногда называли в насмешку, страшно эксплоатировали и нас и своих односельчан–бедняков и подчас жестоко били малышей–пастушат; случалось, что после таких побоев мы несколько часов лежали без сознания. Я знал и взрослых пастухов, которым «благодетели» — молокане поломали руки, ноги, ребра. Помню например, что в Алаксандровке жил пастух Мсто, которому кулак Матвей поломал руки, кажется, за то, что он с опозданием пригнал быков, а может быть, и за то, что два быка попали к нему в огород, — точно не помню.

Богаче всех был пресвитер секты постоянных молокан некий Селиверстов; он же был старшиною. Пресвитером секты молокан–прыгунов был Матвей Лукерин, самый жестокий эксплоататор бедноты.

Не мы одни пасли громадные стада молокан; кроме нас, было еще несколько пастухов, которые также влачили довольно жалкое существование; но они были большей частью люди бессемейные или малосемейные и поэтому жили несколько лучше. Взрослый бессемейный пастух мог прожить на свой заработок: он был сыт и одет. Помню одного из этих пастухов, двадцатилетнего Джавое Пир–Кале, который очень дружил с моим отцом. В зимние вечера он иногда приходил к нам и рассказывал детям интересные истории из своей жизни; мы все его очень любили за открытый и приветливый нрав и вовсе не обижались, когда он дергал шалуган за ухо, чтобы водворить тишину, в комнате. Он жив до сих пор, и я виделся с ним не так давно в селе Большой Джамушлу, в 7–м участке Ленинаканского уезда; встречаясь со мною, он часто вспоминает, как учил меня когда‑то уму–разуму.