Курс N by E - страница 20

XVIII

24 июня. Пролив

«Запомните, ребята, ночью будьте в порту!» Было четыре часа пополудни. Ветер и погода переменились. Туман, лежавший над водой рыхлой массой, был теперь плотно сбит, словно увязан для отправки. Готов! С северо-востока налетел свежий ветер, поддел плечом тюки облаков и поднял их. Справа от нас тянулся длинный скучный северный берег Ньюфаундленда, слева — Лабрадор. С точностью, явившейся комбинированным результатом наших собственных вычислений и милости божьей, мы так ловко вошли в пролив Белл-Айл, словно встретившиеся нам перед тем айсберги служили баканами в проливе.

Уточнили свое местоположение по маяку на острове Гринли и, так как до наступления темноты располагали еще четырьмя часами, мы подтянули паруса и направились в залив Форто, к ближайшему лабрадорскому порту в наветренном направлении. Едва Ньюфаундленд исчез за кормой, как уже новый берег поднял перед нами свое длинное и низкое нахмуренное чело.

Коричневая земля, темная на фоне вечернего неба, лишенная растительности и безмерно мрачная. Обнаженные участки скал походили на каменную дамбу, сложенную из таких огромных плит, что, бессознательно приложив к себе их мерку, мы почувствовали себя невообразимо маленькими.

Вошли в полосу тени, отбрасываемой берегом. Было холодно. Волнение и ветер усилились, приближалась ночь, а залив Форто находился от нас в четырех милях в наветренном направлении. В двух милях к западу лежала гавань Блан-Саблон, где, по логике, нам следовало бы ночевать. Однако шкипер настроился плыть в наветренном направлении, и вопрос был исчерпан. Впрочем, тем, что рассвет, разыскивая нас вдоль побережья Лабрадора, все же обнаружил наш бот где-то на морской поверхности, мы были обязаны тому же шкиперу, руки которого сумели вывести нас оттуда, куда завела его молодая прыть.

До того как поднялся ветер, мимо в порт прошли две шхуны. Команда, выстроившись вдоль борта, прокричала нам «ура!». Еще бы! Было за что.

XIX

24 июня. Пролив

Нам надо пройти всего четыре мили: курс на восток, сильный ветер — с востока-северо-востока. А течение! Нам-таки пришлось испытать его силу!

Сперва у нас появилась счастливая идея пробраться вперед короткими галсами под защитой берега. Но наш бот, не отличаясь хорошим ходом и при попутном ветре, еще меньше мог продвигаться, выходя на ветер, даже если он умеренный и море спокойно. Сделали попытку. За четыре часа с лишним, пока еще тянулись сумерки, путем повторных визитов в места, непосредственно примыкающие к берегу, смогли изучить его до мельчайших подробностей на протяжении примерно 100 ярдов. Мы с изумлением взирали на эту циклопическую стену. Могучие холмы, возвышавшиеся над ней, являли картину такой полной дикости и запустения, что она казалась творением больного мозга. Редко встречается пейзаж настолько голый и безжизненный, что теряешь всякую надежду увидеть за ним что-то иное. Поверх этих холмов вела куда-то цепочка крошечных столбиков. Мы могли даже различить на фоне неба протянутую между ними проволоку. Итак, на Лабрадоре живут люди! У подножия естественного волнолома были нагромождены большие глыбы льда; одна из них, лежавшая отдельно, напоминала своими очертаниями моржа. Спустя некоторое время мы почувствовали некую привязанность к этому «моржу». Возвращаясь к берегу после очередного галса в море, мы оказывались то чуть впереди, то немного позади него. Он играл с нами вперегонки, этот неподвижный зверь.

XX

24 июня. Пролив

Течение было нам навстречу. «Может быть, — думали мы, — дальше оно слабее». Дул крепкий ветер, и в проливе, широко открытом навстречу атлантическим просторам, уже началось неприятное волнение — короткая предательская зыбь, которая непрерывно окатывала нас брызгами.

Что ж, за этим мы и приехали.

Ударил шквал и уложил бот набок. Сколько ярости в этом шуме! Вой ветра над головой, вода, бурлящая на затопленной палубе. А какое зрелище! Корабль, накрененный так, что его ванты затоплены на длину человеческого роста; черные волны, обрушивающиеся на судно; зловещий мрак, водовороты белой пены вокруг и, наконец, ощущение собственной неподвижности среди всего этого. А потом еще злобное хлопанье паруса, когда мы отпускаем шкот, чтобы дать боту выпрямиться.