Курс N by E - страница 42

Керосин: пятигаллонный бидон до берега не дотащить. Есть одногаллонный, но он завален мешками,

По мешкам с углем лезу в кормовую часть трюма. Господи, что здесь творится! Перерываю мешки и ящики и наконец нахожу его. Хорошо!

Спирт для разжигания примуса в маленькой бутылочке. Нахожу и ее.

А где же сам примус? Валяется разбитый на полу. Еще один лежит в моем походном мешке вместе с плащ-палаткой, набором судков и т. д. Он на баке под койкой у правого борта, под грудой запасных канатов, одежды, принадлежностей художника. Выгребаю все на пол. Ага! Вот он, мешок!

Мука, рис, масло, бобы, суп-концентрат, кофе, бекон, шоколад, сигареты — все это идет в мешок. Готово.

Мои красавцы-хронометры! Я достаю их из футляров и осторожно заворачиваю в какую-то одежду, в несколько слоев. Кладу на дно рюкзака пару одеял, на них часы, секстан, мою серебряную флейту и киноаппарат, а поверх этого еще одеяла.

Затем я передаю это и всё остальное попавшееся под руку — одеяла, одежду — помощнику на палубу.

«Ну, довольно», — думаю я с гордостью.

— Выходите же оттуда, — в четвертый раз кричит помощник, вглядываясь в беспорядок, царящий в трюме.

Беспорядок! Это «ничья земля», груда обломков: двери, ящики, полки, обшивка, печные конфорки, кастрюли, сковороды, посуда, пружины, матрацы, инструменты, бобы, масло и книги — все это, растерзанное, разбитое, расплющенное, расколотое десятки раз, при каждом толчке, сотрясающем бот, взлетавшее на воздух и снова брошенное на пол.

Над моим письменным столом висел прибитый к шпангоуту портрет любимой. Я не забыл о нем. Я возьму этот портрет, решил я, спрячу его прямо на груди, под рубашкой, и он будет последней вещью, которая покинет судно вместе со мной. А вернувшись домой, я скажу: «Погляди-ка, родная, что я привез», — и покажу ей портрет. Затем скромно, но не настолько, чтобы совершенно скрыть свою доблесть, я расскажу ей, как в этот час смятения и страха подумал о ней. Ну и молодцом же я буду выглядеть!

И вот я снова, кое-как карабкаясь и цепляясь, пробираюсь назад на бак, нахожу там ее портрет, безмятежно взирающий на побоище, снимаю его и кладу себе за пазуху. Туда же отправляю конверт с деньгами, паспортом и разрешением на высадку в Гренландии и затем по воде, где ползком, где боком, карабкаясь и протискиваясь с отчаянным упорством, прокладываю себе путь назад и вылезаю на палубу.

L

Корабль затонул

Экипаж спасся

Помощник, работая, как десять грузчиков, переправлял вещи на берег. Путь был недалек: вместе с поднимающейся волной надо было прыгнуть с палубы на скалы и выбраться оттуда прежде, чем вода затопит скалу. Кинув вперед мешок, он следовал за ним, хватал его и оттаскивал в безопасное место на более высоком уступе.

Мешок с хронометрами скатился в воду. Но мы вытащили его в целости и сохранности. Зато кое-какие другие вещи, смытые волной со скалы, пропали. Море вокруг было усеяно нашим имуществом.

Раскачивающийся грота-гик еще усугублял беспорядок на палубе. Мачту пока спасал очень крепкий стоячий такелаж.

На берегу шкипер выбивался из сил, стараясь закрепить конец от топа мачты за большой валун. Покончив с делами на борту, я прыгнул на скалу и поспешил ему на помощь. Раскачивающийся топ мачты вырывал конец из рук всякий раз, как нам почти удавалось закрепить его. Но в тот момент, когда мачта низко наклонилась в нашу сторону, мы успели дважды обернуть трос вокруг скалы. Упершись всем телом, мы держали конец. Трехдюймовый трос лопнул, как веревочка!

Конец «Дирекшн» был близок. Быстро развязав мешок, я достал киноаппарат. Прислушаемся! Даже сквозь шум волн, ветра и дождя я на короткий миг услышал его негромкое стрекотание, похожее на стук сердца. И все случившееся там, у берегов Гренландии, в Караяк-фиорде в одиннадцать утра 15 июля 1929 года, под этот звук обрело немое бессмертие.

I

Караяк-фиорд

15 июля 1929

Западная Гренландия, гористая и дикая. Бушует шторм; холодный дождь низвергается водопадом из низких туч. Крепкий ветер превращает в пары потоки, льющиеся со склона горы, и весь видимый мир, земля и море, дымится, как от внутреннего огня.