Куст ежевики - страница 27

— Ну и прекрасно.

— Послушай, Фрэн…

— Это была последняя встреча, мы же договорились.

— Да, Фрэн, конечно. — Что ж, он умеет держать слово. Будьте спокойны, свой кодекс чести есть и у него. — Но, понимаешь, тут кое-что выяснилось… я получил письмо из Филадельфии.

— Филадельфии? — переспросила Фрэн.

— Да, маленькое послание от одного моего приятеля из тамошней газеты.

— Не тяни, Паркер.

— Одна их тех заметок, которые крупным газетам не позволяет печатать какая-нибудь организация. Ты понимаешь, верно? Это может быть полиция, школа или, скажем, больница. — На другом конце провода молчали. Он представлял, как она стоит, приоткрыв рот, может быть, тяжело дышит, и грудь ее вздымается под накрахмаленным халатом. Он продолжал: — Так вот, там об одной медсестре, которую вышибли из больницы за то, что ее застала в постели с одним из пациентов его жена… да, представь себе. — Он засмеялся. — Кровать была изогнутая или плоская, Фрэн?

Молчание.

— Так что, начнем все сначала. Но в следующее воскресенье я сам занят. Через неделю. Договорились? — Так и не получив ответа, он повесил трубку и сидел не двигаясь, думая о том, что можно было назначить встречу и в следующее воскресенье, но он должен был, наконец, пойти к миссис Маннинг на цыпленка по-королевски, да и потом, все это время будет наполнено приятным ожиданием, и свидание станет еще желаннее. Паркер уже начал ждать его и представлял Фрэн в филадельфийской больнице полуобнаженную в постели с тем пациентом — кровать, это уж точно, была с поднятым изголовьем, потом вошла жена, и… Боже… Боже!

Паркер встал, выключил свет и пошел домой. Быстро шагая, он изо всех сил старался думать о чем-нибудь другом, например, о Полли, объедающейся на церковном ужине бутербродами с плавленым сыром. Он надеялся, что этот образ поможет заглушить мучительное чувство.

Доктор Сол Келси сидел за рабочим столом в своем кабинете, расположенном справа от приемной. Он откусил кончик сигары, встал, стремительно подошел к двери и распахнул ее настежь.

— Гай еще не освободился? — спросил он у. дежурной сестры.

— Он в родильном отделении, доктор.

— Ну, как только ребенок решит выйти на свет божий и закричит… — Он закрыл дверь и снова сел за стол. Закурил, глубоко затянулся и подумал, что этот Лэрри Макфай развалит ему всю больницу. Что творится с Гаем, черт побери? Такое может погубить даже самого лучшего врача. А ведь Гаю и впрямь нет равных. У него есть все, что необходимо врачу: мастерство, сострадание, преданность делу и странное благоговение перед смертью, он одновременно и ненавидит ее, и сражается с ней, и каждый раз умирает вместе с очередным несчастным.

Некоторые врачи настаивают на целесообразности хладнокровного отношения к работе. Боллз, например, черт его побери, настоящий садист, готов резать там, где, может быть, достаточно аспирина. Впрочем, к черту Боллза! Он прекрасно знает его, так же, как и Гая, как знал когда-то отца Гая. Хороший был человек. Начинал работать в «Тин Лиззи». Это еще и больницей-то нельзя было назвать. Большинство родов принимал в спальне на втором этаже, куда приходилось без конца таскать горячую воду. В этой спальне родился и Лэрри. Боже, что вытворял тогда Сэм — в точности так же он ведет себя и сейчас. Снова затянул старую песню… Вся эта чепуха о смерти его жены, вся эта религиозная чепуха, и потом эта дикая выходка — теперь все это повторяется с Лэрри. Если Сэм не возьмет себя в руки, и немедленно, он может опять напиться и, если ему ударит в голову, побить и даже убить кого-нибудь. Лэрри умирает, и чем скорее Сэм поймет это, тем лучше для него. Собственно говоря, чем скорее умрет Лэрри, тем лучше будет для всех. Благородной эту мысль не назовешь, тем более, если так думает врач. Но когда неизлечимая болезнь раскидывает свои щупальца, поражая метастазами всех вокруг, съедая и других людей…

Раздался негромкий стук.

— Войдите! — пророкотал он.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Гай.

— Ты звал меня, Сол? — Келси посмотрел на него усталыми припухшими глазами, привстав, стряхнул пепел с сигары и сказал: