Кузьмич - страница 15

На следующее утро меня принял директор и, как будто продолжая разговор, подытожил: «Рублёвые выплаты в положенном размере на время командировки завод тебе обеспечит. В отделе кадров и бухгалтерии дадут бумаги, а ты дай свой номер банковского счёта и, что надо, подпиши. Потом заходи». Всё сделал, зашёл. Директор стоял у окна, вид у него был расстроенный. Понял, как он постарел, и как я возмужал. «Не топчись (любимое выражение), садись, давай по рюмке, а то когда ты народ соберёшь, не до меня будет, поговорить едва ли удастся, – задумался, потом выдохнул. – Ты честный, надёжный человек, таких немного, и я тебя обратно возьму, конечно, если сам здесь буду. Только, знаешь, я тебе как близкому скажу, будь как-то настороже что ли, не допускай всех подряд к себе, анализируй, больше интуиции доверяй». «Спасибо, я учту, тем более, очень вовремя, мне это точно пригодится» – сказал я, принимая из его рук бокал со щедро налитым директорским напитком – коньяком – и вспоминая последние нетипичные для меня события. Посидели, поговорили, как-то исподтишка разглядывая друг друга. Время болезненно сжималось, и я, понимая, что всё уже переговорено, распрощался, предварительно испросив разрешение собрать коллег в своём кабинете. Обойдя заводоуправление и пригласив тех, кого положено и кого хотелось, позвонил Люде и договорился посвятить вечер покупкам. По ходу дела затарился у хозяйственника дюжиной коробок. Дома я продемонстрировал жене удобство такого вида тары. Не утерпели и набили пару коробок постельным бельём и кое-чем бьющимся. Поставили номера и составили опись. Теперь заклеить скотчем и перевязать шпагатом. Увидев результаты труда, который занял от силы полчаса, Люда успокоилась и пошла что-то готовить. Решив, что это хороший знак, я пошёл спать. Удивительно, но мне ничего не снилось. Утро выдалось спокойное и не суетливое. Почистил картошку, порезал подготовленные Людой овощи для салатов и стал ждать дальнейших указаний, прокручивая в голове свои планы и дальнейшие действия. Раздвинул стол, застелил его скатертью, поставил приборы и пошёл на кухню разделывать селёдку. Разделал и с селёдочницей, ножом и разделочной доской, прихватив колбасу, окорок и сыр, вернулся в гостиную и всё порезал. Посмотрев сбоку, удовлетворённо произнёс: «Правильной дорогой идёте, товарищи!» и вернулся на кухню, где жена пекла пироги, ради которых и раньше захаживали гости. Ответив правильно на все вопросы, я вернулся опять к столу, протёр тарелки, рюмки и все инструменты, что было лишним, и уселся к телефону названивать родителям и сестре. До отъезда осталась одна неделя, а 9 ноября – день рождения мамы. А может быть, и отметим, поезд же 10-го. Вечером подтянулись все приглашённые, кроме моего зама все громкоголосые и не очень скромные. От холодной водки эти качества только усиливались. Юра, выучивший после немецкого французский и прочитавший несколько юмористических французских детективов в оригинале, цитировал героя Сан-Антонио, который, как и Юра, не скупился на сальные шутки до такой степени, что иногда смеялся один. Другие в основном спрашивали что, где, когда, давали советы и хвалили пироги. Самбисты вспоминали соревнования, сборы, хвалили меня за верность команде, но получалось так, что меня спасала не техника, а сильные ноги, на которые редко кто мог провести болевой приём. Но вполне доброжелательно, так как никто из нас спортом уже не занимался, если не считать рыбалку и сбор грибов. Расходились поздно, расслабленные, обнимались, желали удачи. Утром позвонил Толя и предложил помощь. «Спасибо, да!» И начал дорезать недорезанное. Верная подруга мыла овощи и варила яйца. Работа пошла интенсивнее, когда подъехал товарищ, но недолго, так как мужчины отправились в магазин. Сделав круг по району, купили всё, что смогли найти, забрали закуски и бутылки и пока ждали такси, выпили по одной за дружбу. Позвонил заму и попросил заказать Толе пропуск, и ждать нашего приезда, чтобы всё поднять наверх в правление от проходной.

Директор разрешил использовать переговорную, и я стал звонить и приглашать тех, кто ранее по поводу и без приглашал меня. Народ весело соглашался, хотя и чувствовалось, что уже ждали. Пришла женская часть моего коллектива. Они с удовольствием разбирали пакеты и сооружали праздничный стол, позаботившись о тарелках, приборах и, главное о том, из чего выпивают. По мере заполнения стола стало очевидно, что порезанные пополам и покрытые красной икрой яйца и ломтики ярко жёлтых лимонов не уступали картинам импрессионистов с той лишь разницей, что наш шедевр будет съеден. Директор просил начинать без него. Время, даже с учётом дипломатических допусков на опоздание, наступило, и пришедшие потянулись к столу. Долгоиграющий, вездесущий и известный всем Семёныч деловито прищурился и стукнул вилкой по бутылке. «Ну вот, наконец-то мы направляем нашего представителя за рубеж защищать наши интересы. Он достоин. Надеемся, что его работа поможет созданию в Союзе машиностроительного комплекса, где наш завод займёт соответствующее место. Прошу поднять бокалы и выпить за сказанное». Потом были и другие тосты, в большей степени выдержанные. Шумок крепчал, сотрудники раскрепощались на глазах, группировались, рассказывали анекдоты, бегали курить. Я обходил приглашённых с бокалом, шутил, и мне действительно были небезразличны эти люди и междусобойчик, который ставил, хочешь – не хочешь, точку с запятой в моей жизни. Елена Владимировна, одетая по случаю в праздничное платье, а не в какие-то джинсы, мило улыбаясь, спросила: «На кого Вы нас покидаете, Виктор Викторович? Надеюсь, заграница Вас не испортит, вернётесь в родные пенаты». «Да куда мне деться от родного до боли коллектива», – хмыкнул я, посмотрев ей сначала в глаза, а затем ниже подбородка, где было умело представлено то, что скрыть было бы просто преступно, да и невозможно. Женщины это прекрасно понимают и используют, поэтому «четвертинка» (устоявшееся прозвище), чуть прикрыв глаза («да поняла я, поняла»), добавила: «Конечно, Вы кремень, теперь, может, изменитесь, а Ваш приятель такой непостоянный, всё хотел меня куда-то пригласить, но, вероятно, дела не позволили. Привет передавайте». «Непременно,– улыбнулся я,– он наверно мучается бедняга, что предпочёл работу». Не успел поразмыслить о неизвестных мне ранее качествах Шорина, так как прибыл директор и, увлекая меня за плечи к столу, произнёс тост, смысл которого сводился к тому, что я хороший парень, и он ждёт меня обратно. Выпив рюмку коньяка и проглотив оливку, он подозвал моего зама и озадачил его в своей упористой манере. Крепко пожав мне руку и обняв, он, собираясь уходить, сказал: «Не забывай, звони, если надо – поможем, а я своё слово держу, ну, ты знаешь»… Праздник затихал, народ кучковался, часть отбыла восвояси, и очень хорошо, что уход по-английски никто не отменял. Верный друг Толя исчез со мной.