Кузнец своего счастья - страница 12

Ничто не могло быть для Джона более соблазнительным, чем такое предложение, и он с радостью согласился. Его быстро снарядили в дорогу, снабдили чеками, и он в полном блеске отправился в путь. Сначала он посетил Вену, Дрезден, Берлин и Гамбург, потом отважился даже съездить в Париж, и всюду вел роскошный, но благоразумный образ жизни. Там он познакомился со всеми увеселительными местами, летними театрами, всеми зрелищами, обегал все залы редкостей во дворцах, не пропускал ни одного парада и в полдень, стоя на солнцепеке, слушал музыку и глазел на офицеров до тех пор, пока не наступало время обедать. Стоя среди тысячной толпы и созерцая все это великолепие, он испытывал необычайную гордость, как бы ставя себе в заслугу весь этот блеск и звон, и считал каждого, кто там не присутствовал, невежественным простофилей. Но с умением наслаждаться он сочетал величайшее благоразумие, желая доказать своему благодетелю, что тот послал в путешествие не какого-нибудь вертопраха. Ни разу не подал он нищему, ни у одного бедного маленького разносчика ничего не купил, в гостинице упорно увиливал от чаевых, не терпя от этого никакого урона для себя, и долго торговался за каждую оказанную ему услугу. Больше всего забавляло его дурачить и высмеивать погибших созданий, с которыми он развлекался на балах в компании двух-трех своих единомышленников. Словом, он жил обеспеченно и в довольстве, как старый коммивояжер по винной части.

На обратном пути он не мог отказать себе в удовольствии проехаться в свой родной город Зельдвилу. Остановившись в первоклассном отеле, он сидел за табльдотом с таинственным видом, еле цедил сквозь зубы слова, заставляя своих земляков ломать себе голову над вопросом, чем же он стал. Правда, они не сомневались, что он и теперь ничего путного из себя не представляет, но так как он, несомненно, стал состоятельным человеком, они воздерживались от насмешек и только хмуро щурились на золото, которое он все время выставлял напоказ. Он, однако, ни разу не поставил им бутылки вина, хотя на их глазах распивал самые лучшие сорта, думая при этом только, чем бы им еще больше досадить.

В конце своего путешествия он неожиданно вспомнил о данном ему поручении — ознакомиться в разных странах с существующими там методами воспитания и выработать принципы, на основе которых будут воспитываться отпрыски рода, основанного Литумлеем и продолженного Кабюсом. Выполнить это задание в Зельдвиле было ему особенно по душе, потому что тут он мог, разыгрывая важного чиновника просвещения, облеченного высокой миссией, еще больше дурачить зельдвильцев.

В этом ему повезло. С некоторых пор зельдвильцы подыскали себе великолепный источник дохода — делать из своих дочерей воспитательниц и отсылать их на чужбину. Умных и глупых, здоровых и болезненных детей готовили к этой специальности в соответствующих учреждениях, для всех требований. Подобно тому, как варят, жарят и фаршируют форелей, готовя из них разнообразные блюда, так стряпали из этих бедных девочек воспитательниц с разными уклонами — более религиозным или более светским, со знанием языков или главным образом музыки, для знатных домов или для купеческих семей, в зависимости от части света, куда они предназначались и откуда шел спрос. Замечательнее всего было то, что к этим различным специальностям зельдвильцы относились одинаково равнодушно и безразлично, не имели также никакого понятия об образе жизни нанимателей, а хороший сбыт объяснялся тем, что получатели этого экспортного товара были столь же невежественны и равнодушны, как и отправители. Какой-нибудь зельдвилец, разыгрывавший непримиримого врага церкви, не возражал, когда его дочерей, предназначенных для Англии, заставляли разучивать молитвы и воскресные песнопения; другой, с благоговением упоминавший в своих публичных речах имя благородной жены Штауфахера, этого украшения свободной швейцарской семьи, отсылал пятерых или шестерых дочерей в страны, где царил произвол и деспотизм, обрекая их на безрадостное существование на чужбине.

Для этих почтенных граждан важно было одно: снабдив бедняжек заграничным паспортом и дождевым зонтиком, изгнать их как можно скорее из дому, чтобы потом припеваючи жить на присылаемый ими заработок.